Общество книголюбов
- Автор темы Наталия С.
- Дата начала
Спасибо большое за книги!
Училка - мучилка
Участник
А Виктории Самойловне Токаревой - 80!!!
И вот её последнее интервью. Какое отношение к музыке? Виктория Самойловна по первой специальности - музыкант
))
https://www.svoboda.org/a/28882066.html
Самое смешное и интересное- комментарии. Вот теперь точно вижу, что все самые умные- уехали, остались одни дураки, и с нами — Виктория Самойловна, Великий Конформист и пересмешник!
И вот её последнее интервью. Какое отношение к музыке? Виктория Самойловна по первой специальности - музыкант
))https://www.svoboda.org/a/28882066.html
Самое смешное и интересное- комментарии. Вот теперь точно вижу, что все самые умные- уехали, остались одни дураки, и с нами — Виктория Самойловна, Великий Конформист и пересмешник!
Последнее редактирование:
Училка - мучилка
Участник
В.Г. Ражников
Кирилл Кондрашин рассказывает о музыке и о себе
https://profilib.net/chtenie/83600/...kondrashin-rasskazyvaet-o-muzyke-i-zhizni.php
https://profilib.net/chtenie/83600/...ndrashin-rasskazyvaet-o-muzyke-i-zhizni-9.php
Фрагмент
К тому времени, в 1934 году, главным дирижером стал Столяров. Он обратился к Хайкину с просьбой: ему нужен молодой ассистент - кого он может порекомендовать? Хайкин меня бы взял с удовольствием и в свой театр (то есть к Станиславскому), но не было места, а в этом театре - было, и меня взяли дирижером-ассистентом. Помню, что конкурс держали два или три человека. Причем конкурс состоял в том, что на оркестре надо было проаккомпанировать несколько арий кому-то из пробующихся в театр певцов. Главным режиссером считался тогда Мордвинов, а Немирович-Данченко был художественным руководителем. В театре он появлялся редко. В общем, на этой пробе я дирижировал арию Галицкого. Помню, у певца не получилось первое accelerando, и я сказал: "Давайте еще раз". Мордвинов пришел от этого почему-то в восторг, и я был принят. Но так как вакансии дирижера-ассистента как таковой не было, меня зачислили в оркестр ударником. А опыт у меня уже был - в студенческом оркестре консерватории, как и все дирижеры-студенты, я играл на ударных инструментах, И тут я сразу же принялся хозяйничать в основном на тарелках. Тогда шла опера "Леди Макбет" Шостаковича. Значит, музыки Шостаковича я коснулся именно в 1934 году. Дирижировать в театре я начал через несколько месяцев - осенью. Первый спектакль - "Корневильские колокола", который переделал Мосолов: он вставил ряд номеров, не подходящих совершенно по стилю к музыке Планкетта. А вся музыка была оркестрована в эдаком равелевском, но примитивном, не очень профессиональном стиле. Этот спектакль вел Столяров, а я его дублировал. Так и проходила моя ударно-дирижерская деятельность…
В. Р. Не вспомните ли Вы еще некоторые подробности этого периода? Ведь Вы тогда были ударником в оркестре консерватории. Значит, не избегли воздействия Голованова.
К. К. Действительно, и это, к счастью, забавные воспоминания. Когда мы, студенты-дирижеры, играли на ударных, оркестр консерватории был лучшим в Москве. Теперешние премьеры и профессура, - все тогда сидели там, в этом оркестре. Было два оркестра: старший и младший. Старшим руководил Голованов. Он не гнушался такой работой. В этот оркестр мы всегда приходили с трепетом. Я там играл на большом барабане. Голованов ставил уж не помню что, но в числе прочих "Сечу при Керженце". Он вел репетиции до трех часов, а у меня - дневной спектакль в ТЮЗе, где я дирижировал. Значит, мне нужно было уйти, репетиция в тот день была до часу, а у меня в двенадцать утренний спектакль. Короче говоря, я попросил своего приятеля, тоже дирижера, стукнуть за меня "там". Потом, как мне передал Юрий Муромцев, - хороший мой приятель, впоследствии директор Большого театра и ректор института Гнесиных, человек с большим чувством юмора, - Голованов, когда дело дошло до какого-то места, где большой барабан, сказал: "Опять новая физиономия! Что, черт возьми, в конце концов, тут делается, - где этот, молодой?" В ответ - молчание, потом кто-то робко ляпнул: "Ушел". - "Куда ушел?" Тут, рассказывал Муромцев, кто-то положил козырного туза: "Он дирижировать пошел". - "Куда дирижировать?!" - "В Детский театр". - "Развели тут цыганскую оперу…" Тогда впервые Голованов на меня глаз положил. На концерте же, когда я играл "Сечу", то перед главным кульминационным ударом я разбегался примерно от органа и долбил так, что чуть не пробивал барабан насквозь, и это Голованову очень нравилось. А "Сечу" он решил теперь сыграть на бис. И вот, когда подошло место, я решил, что на этот раз я еще сильнее ударю. Сделал разбег и… Но в этот момент моя колотушка зацепилась за пульт, и удар я пропустил. Я тут же спрятался за этот пульт и почувствовал, что там пульт совершенно просверлен насквозь его негодованием. Обернулся тромбонист, говорит мне: "Гаммки дуть надо, а то глядишь - ан колотушка-то и выпадает…" Потом я от Голованова долго прятался.
Еще одно интересное воспоминание того периода, но опять-таки связанное с моей игрой на ударных инструментах и с "Леди Макбет". Дело в том, что оркестр театра Немировича был не такой уж большой по количеству, но "Леди Макбет" требует большого тройного состава с альт-флейтой и многими ударными. Для этого спектакля всегда набирали музыкантов. Спектакль, надо сказать, поставлен Немировичем блестяще. Уж здесь-то не надо было приближать классику к первоисточнику. Он очень многое посоветовал Шостаковичу. Кстати, это его совет - "Леди Макбет Мценского уезда" переименовать в "Катерину Измайлову". Мне, например, это понятно. У Шостаковича образ Катерины преподнесен с положительных позиций, а у Лескова - само название уже носит иронический характер. Надо сказать, что спектакль был необыкновенно интересен. Там молодой Канделаки пел Бориса Тимофеевича, а Катерину великолепная Прейс - последний роман Владимира Ивановича Немировича-Данченко, которому к тому времени было уже под восемьдесят.
Но вернемся к моей деятельности ударника. Я одновременно дирижировал спектаклями, а там, где нужно было, играл на ударных. А так как ударников для "Катерины Измайловой" нужно было много (а часто попадали или не знающие оперу, или те, кто запил), то Столяров всегда просил меня брать опеку над ударными. Я всегда разъяснял музыкантам, кому когда нужно стучать. В третьей картине, ныне переработанной, Шостакович изображал момент сцены, когда Сергей овладел Катериной, и в музыке в достаточной степени натуралистично это изображено. Там последние 24 такта - кульминация: весь оркестр играет, и все время там-там наяривает тремоло, все 24 такта. И я говорил тем, кто приходил играть на тарелках: "Не считай паузы - я тебе отмахну, когда нужно будет". Потому что приходилось играть в там-там так, что ничего нельзя было услышать. Вот появился совсем неопытный. Я ему говорю: "Ты смотри на меня". Но в этот вечер я раздул там-там до такой степени, что из барьера высовывались физиономии смотреть, что там происходит. А когда наступил момент срыва, а там моментально все срывается, наступает долгая пауза, и Катерина поет без оркестра "Зачем ты это сделал" (ныне этого уже нет). Так вот, когда подошел момент срыва, я колотушкой отмахнул этому тарелочнику, зажал там-там, но задел колотушкой по глокеншпилю, который стоял передо мной на стуле, и он упал. У глокеншпиля пластинки не прикреплены, они лежат на струнах, и в тишине было впечатление, что кто-то разбил стекло. Глокеншпиль упал мне на ногу, а я чувствую, что в зале начинают приподниматься и смотреть, что там в оркестре. Столяров уничтожил меня взглядом. Я только пошевельнул пальцем - так они еще "блим-блим" дополнительно опадают, эти глоки. После этого случая я три дня прятался от Столярова, боясь попасться ему на глаза. Вот такие мои успехи были на ударных в области театральной и оперной музыки.
В. Р. Все-таки жаль расставаться с этим замечательным театральным периодом, это же были последние годы перед кромешным мраком… Как Вы и рассказывали. Кстати, нельзя ли из Ваших рассказов сделать вывод, что Немирович и на жизнь смотрел тоже как на театр.
К. К. Да, театров было тогда много. Когда скончался Станиславский, Немирович был старейшим и старейшиной. Надо повторить, что это была фигура необыкновенно интересная. Он и репетировал очень интересно. Я сидел у него на всех репетициях, и когда он оркестровые репетиции проводил, и когда он под рояль репетировал, например, когда "Травиату" ставил. Конечно, это тогда было даже не к "Даме с камелиями" приближено, а неизвестно к чему… Вера Инбер написала другой текст: Жермон изображался каким-то ловеласом, который сам не прочь отбить Травиату у своего сына, хор тоже сидел вроде как в греческой трагедии, и Жермон им пел свою знаменитую арию "…Разве достойны мальчики гладить такие пальчики?.. Зрелость зато внимательна к этим очам блистательным…" и т. д. Но спектакль интересный, потому что Немирович-Данченко все-таки выдающийся постановщик.
Кирилл Кондрашин рассказывает о музыке и о себе
https://profilib.net/chtenie/83600/...kondrashin-rasskazyvaet-o-muzyke-i-zhizni.php
https://profilib.net/chtenie/83600/...ndrashin-rasskazyvaet-o-muzyke-i-zhizni-9.php
Фрагмент
К тому времени, в 1934 году, главным дирижером стал Столяров. Он обратился к Хайкину с просьбой: ему нужен молодой ассистент - кого он может порекомендовать? Хайкин меня бы взял с удовольствием и в свой театр (то есть к Станиславскому), но не было места, а в этом театре - было, и меня взяли дирижером-ассистентом. Помню, что конкурс держали два или три человека. Причем конкурс состоял в том, что на оркестре надо было проаккомпанировать несколько арий кому-то из пробующихся в театр певцов. Главным режиссером считался тогда Мордвинов, а Немирович-Данченко был художественным руководителем. В театре он появлялся редко. В общем, на этой пробе я дирижировал арию Галицкого. Помню, у певца не получилось первое accelerando, и я сказал: "Давайте еще раз". Мордвинов пришел от этого почему-то в восторг, и я был принят. Но так как вакансии дирижера-ассистента как таковой не было, меня зачислили в оркестр ударником. А опыт у меня уже был - в студенческом оркестре консерватории, как и все дирижеры-студенты, я играл на ударных инструментах, И тут я сразу же принялся хозяйничать в основном на тарелках. Тогда шла опера "Леди Макбет" Шостаковича. Значит, музыки Шостаковича я коснулся именно в 1934 году. Дирижировать в театре я начал через несколько месяцев - осенью. Первый спектакль - "Корневильские колокола", который переделал Мосолов: он вставил ряд номеров, не подходящих совершенно по стилю к музыке Планкетта. А вся музыка была оркестрована в эдаком равелевском, но примитивном, не очень профессиональном стиле. Этот спектакль вел Столяров, а я его дублировал. Так и проходила моя ударно-дирижерская деятельность…
В. Р. Не вспомните ли Вы еще некоторые подробности этого периода? Ведь Вы тогда были ударником в оркестре консерватории. Значит, не избегли воздействия Голованова.
К. К. Действительно, и это, к счастью, забавные воспоминания. Когда мы, студенты-дирижеры, играли на ударных, оркестр консерватории был лучшим в Москве. Теперешние премьеры и профессура, - все тогда сидели там, в этом оркестре. Было два оркестра: старший и младший. Старшим руководил Голованов. Он не гнушался такой работой. В этот оркестр мы всегда приходили с трепетом. Я там играл на большом барабане. Голованов ставил уж не помню что, но в числе прочих "Сечу при Керженце". Он вел репетиции до трех часов, а у меня - дневной спектакль в ТЮЗе, где я дирижировал. Значит, мне нужно было уйти, репетиция в тот день была до часу, а у меня в двенадцать утренний спектакль. Короче говоря, я попросил своего приятеля, тоже дирижера, стукнуть за меня "там". Потом, как мне передал Юрий Муромцев, - хороший мой приятель, впоследствии директор Большого театра и ректор института Гнесиных, человек с большим чувством юмора, - Голованов, когда дело дошло до какого-то места, где большой барабан, сказал: "Опять новая физиономия! Что, черт возьми, в конце концов, тут делается, - где этот, молодой?" В ответ - молчание, потом кто-то робко ляпнул: "Ушел". - "Куда ушел?" Тут, рассказывал Муромцев, кто-то положил козырного туза: "Он дирижировать пошел". - "Куда дирижировать?!" - "В Детский театр". - "Развели тут цыганскую оперу…" Тогда впервые Голованов на меня глаз положил. На концерте же, когда я играл "Сечу", то перед главным кульминационным ударом я разбегался примерно от органа и долбил так, что чуть не пробивал барабан насквозь, и это Голованову очень нравилось. А "Сечу" он решил теперь сыграть на бис. И вот, когда подошло место, я решил, что на этот раз я еще сильнее ударю. Сделал разбег и… Но в этот момент моя колотушка зацепилась за пульт, и удар я пропустил. Я тут же спрятался за этот пульт и почувствовал, что там пульт совершенно просверлен насквозь его негодованием. Обернулся тромбонист, говорит мне: "Гаммки дуть надо, а то глядишь - ан колотушка-то и выпадает…" Потом я от Голованова долго прятался.
Еще одно интересное воспоминание того периода, но опять-таки связанное с моей игрой на ударных инструментах и с "Леди Макбет". Дело в том, что оркестр театра Немировича был не такой уж большой по количеству, но "Леди Макбет" требует большого тройного состава с альт-флейтой и многими ударными. Для этого спектакля всегда набирали музыкантов. Спектакль, надо сказать, поставлен Немировичем блестяще. Уж здесь-то не надо было приближать классику к первоисточнику. Он очень многое посоветовал Шостаковичу. Кстати, это его совет - "Леди Макбет Мценского уезда" переименовать в "Катерину Измайлову". Мне, например, это понятно. У Шостаковича образ Катерины преподнесен с положительных позиций, а у Лескова - само название уже носит иронический характер. Надо сказать, что спектакль был необыкновенно интересен. Там молодой Канделаки пел Бориса Тимофеевича, а Катерину великолепная Прейс - последний роман Владимира Ивановича Немировича-Данченко, которому к тому времени было уже под восемьдесят.
Но вернемся к моей деятельности ударника. Я одновременно дирижировал спектаклями, а там, где нужно было, играл на ударных. А так как ударников для "Катерины Измайловой" нужно было много (а часто попадали или не знающие оперу, или те, кто запил), то Столяров всегда просил меня брать опеку над ударными. Я всегда разъяснял музыкантам, кому когда нужно стучать. В третьей картине, ныне переработанной, Шостакович изображал момент сцены, когда Сергей овладел Катериной, и в музыке в достаточной степени натуралистично это изображено. Там последние 24 такта - кульминация: весь оркестр играет, и все время там-там наяривает тремоло, все 24 такта. И я говорил тем, кто приходил играть на тарелках: "Не считай паузы - я тебе отмахну, когда нужно будет". Потому что приходилось играть в там-там так, что ничего нельзя было услышать. Вот появился совсем неопытный. Я ему говорю: "Ты смотри на меня". Но в этот вечер я раздул там-там до такой степени, что из барьера высовывались физиономии смотреть, что там происходит. А когда наступил момент срыва, а там моментально все срывается, наступает долгая пауза, и Катерина поет без оркестра "Зачем ты это сделал" (ныне этого уже нет). Так вот, когда подошел момент срыва, я колотушкой отмахнул этому тарелочнику, зажал там-там, но задел колотушкой по глокеншпилю, который стоял передо мной на стуле, и он упал. У глокеншпиля пластинки не прикреплены, они лежат на струнах, и в тишине было впечатление, что кто-то разбил стекло. Глокеншпиль упал мне на ногу, а я чувствую, что в зале начинают приподниматься и смотреть, что там в оркестре. Столяров уничтожил меня взглядом. Я только пошевельнул пальцем - так они еще "блим-блим" дополнительно опадают, эти глоки. После этого случая я три дня прятался от Столярова, боясь попасться ему на глаза. Вот такие мои успехи были на ударных в области театральной и оперной музыки.
В. Р. Все-таки жаль расставаться с этим замечательным театральным периодом, это же были последние годы перед кромешным мраком… Как Вы и рассказывали. Кстати, нельзя ли из Ваших рассказов сделать вывод, что Немирович и на жизнь смотрел тоже как на театр.
К. К. Да, театров было тогда много. Когда скончался Станиславский, Немирович был старейшим и старейшиной. Надо повторить, что это была фигура необыкновенно интересная. Он и репетировал очень интересно. Я сидел у него на всех репетициях, и когда он оркестровые репетиции проводил, и когда он под рояль репетировал, например, когда "Травиату" ставил. Конечно, это тогда было даже не к "Даме с камелиями" приближено, а неизвестно к чему… Вера Инбер написала другой текст: Жермон изображался каким-то ловеласом, который сам не прочь отбить Травиату у своего сына, хор тоже сидел вроде как в греческой трагедии, и Жермон им пел свою знаменитую арию "…Разве достойны мальчики гладить такие пальчики?.. Зрелость зато внимательна к этим очам блистательным…" и т. д. Но спектакль интересный, потому что Немирович-Данченко все-таки выдающийся постановщик.
Последнее редактирование:
Спасибо большое, Наталья!
Книга бесценна.
Как начиналось издательство СЛОВО/SLOVO
Сегодня знаменательный день – 65 лет исполняется генеральному директору, владельцу и одному из основателей издательства СЛОВО/SLOVO, а также его неутомимому «двигателю» на протяжении 29 лет Григорию Шагеновичу Ерицяну!
Поздравляем Григория Шагеновича и публикуем статью из нашей юбилейной газеты в честь 25-летия издательства.
Григорий Ерицян и Наталья Аветисян, издатели
"Человеческая память очень хитро устроена. Все мы склонны идеализировать свое прошлое, стирать из памяти какие-то детали, какие-то факты. Потому что гораздо важнее не то, как было на самом деле, а наше отношение к тем или иным обстоятельствам жизни, а оно всегда субъективно. Как показывает история, жизнь не может состоять из одних фактов, потому что факты не носят эмоциональную окраску, факт сам по себе — это еще не правда. Поэтому рассказанная кому-то история — это миф, где реальность — это некое сырье. А отношение, которое существует, оно как раз является истиной. Поэтому, мне кажется, истина — в поэзии.
Идея создания издательства возникла у очень профессиональных людей, и она возникла не от желания заработать, потому что эти люди не ставили перед собой такой цели. Они были идейными, людьми культуры, у которых были свои принципы, своя правда. Это была интеллигенция, шестидесятники, которые хотели добиться правды, которым надоело вранье, существовавшее вокруг, которые хотели свободы (прежде всего, свободы мысли).
Я тоже любил и люблю литературу, но тогда было важно, чтобы кто-то умел зарабатывать деньги. Для организации всего процесса издания книги нужно было финансирование, а откуда у меня, доцента, кандидата философских наук, могли взяться деньги? Смешно! Конечно, их не было. Да и наличие денег не избавляло от трудностей: ведь свободного рынка не существовало. Купить бумагу, переплетный материал и отправить в типографию — это было невозможно. Все нужно было «доставать». Многие предприятия из-за разлада производственных связей и разрушения плановой системы оставались без сырья и находились на грани развала или уже лежали в руинах. В то же время нужно было завязывать новые отношения или восстанавливать старые. И вот нам нужно печатать первую книгу — «Восточный экспресс. Десять негритят» Агаты Кристи.
Я пришел в типографию разместить заказ на книгу, а мне говорят: «Бумаги нет». Мне сказали, что бумагу нужно брать на целлюлозно-бумажном комбинате в Калининградской области, и я отправился туда, но и там бумаги не оказалось, так как для нее нужна была древесина из Коми, а ее давно не поставляли. И я отправился в Коми, где познакомился с лесорубами. Они подсказали, что надо обратиться в лагерь для заключенных, где заготавливали еловый баланс, сырье для бумаги. Начальник лагеря пожаловался, что уже через месяц ему нечем будет кормить заключенных. Он был в панике и реально боялся, что его съедят! Ему нужны были продукты — три вагона тушенки. За это он готов был отгрузить мне столько древесины, сколько понадобится. Я поехал на Саратовский мясокомбинат, где делали тушенку. Я готов был заплатить, но и им не нужны были деньги, им нужна была деловая древесина для стройки. Я поехал обратно, попросил древесины, мне дали два вагона, и на мясокомбинате за это отгрузили консервы.
Начальник лагеря был счастлив!
Круг замкнулся, мы получили столько бумаги, сколько было нужно. Конечно, на этом проблемы не закончились, это было лишь начало.
Для книги отца Александра Меня мы хотели использовать переплетный материал «Коленкор Модерн». Для его производства был необходим крахмал и лимонная кислота. Ни того, ни другого в нужном количестве не было. Я отправился в Белоруссию договариваться с местными фермерами о поставке картошки. Лимонную кислоту удалось найти в Санкт-Петербурге. Я обменял ее на полмашины женских колготок. И так далее, и так далее… Однажды благодаря одной подобной цепочке я даже стал обладателем двадцати «Москвичей»!
В то время умение создавать такие сложные схемы было гораздо важнее денег. Именно это позволило нам взять старт и превратиться в серьезное издательство".
Сегодня знаменательный день – 65 лет исполняется генеральному директору, владельцу и одному из основателей издательства СЛОВО/SLOVO, а также его неутомимому «двигателю» на протяжении 29 лет Григорию Шагеновичу Ерицяну!
Поздравляем Григория Шагеновича и публикуем статью из нашей юбилейной газеты в честь 25-летия издательства.
Григорий Ерицян и Наталья Аветисян, издатели
"Человеческая память очень хитро устроена. Все мы склонны идеализировать свое прошлое, стирать из памяти какие-то детали, какие-то факты. Потому что гораздо важнее не то, как было на самом деле, а наше отношение к тем или иным обстоятельствам жизни, а оно всегда субъективно. Как показывает история, жизнь не может состоять из одних фактов, потому что факты не носят эмоциональную окраску, факт сам по себе — это еще не правда. Поэтому рассказанная кому-то история — это миф, где реальность — это некое сырье. А отношение, которое существует, оно как раз является истиной. Поэтому, мне кажется, истина — в поэзии.
Идея создания издательства возникла у очень профессиональных людей, и она возникла не от желания заработать, потому что эти люди не ставили перед собой такой цели. Они были идейными, людьми культуры, у которых были свои принципы, своя правда. Это была интеллигенция, шестидесятники, которые хотели добиться правды, которым надоело вранье, существовавшее вокруг, которые хотели свободы (прежде всего, свободы мысли).
Я тоже любил и люблю литературу, но тогда было важно, чтобы кто-то умел зарабатывать деньги. Для организации всего процесса издания книги нужно было финансирование, а откуда у меня, доцента, кандидата философских наук, могли взяться деньги? Смешно! Конечно, их не было. Да и наличие денег не избавляло от трудностей: ведь свободного рынка не существовало. Купить бумагу, переплетный материал и отправить в типографию — это было невозможно. Все нужно было «доставать». Многие предприятия из-за разлада производственных связей и разрушения плановой системы оставались без сырья и находились на грани развала или уже лежали в руинах. В то же время нужно было завязывать новые отношения или восстанавливать старые. И вот нам нужно печатать первую книгу — «Восточный экспресс. Десять негритят» Агаты Кристи.
Я пришел в типографию разместить заказ на книгу, а мне говорят: «Бумаги нет». Мне сказали, что бумагу нужно брать на целлюлозно-бумажном комбинате в Калининградской области, и я отправился туда, но и там бумаги не оказалось, так как для нее нужна была древесина из Коми, а ее давно не поставляли. И я отправился в Коми, где познакомился с лесорубами. Они подсказали, что надо обратиться в лагерь для заключенных, где заготавливали еловый баланс, сырье для бумаги. Начальник лагеря пожаловался, что уже через месяц ему нечем будет кормить заключенных. Он был в панике и реально боялся, что его съедят! Ему нужны были продукты — три вагона тушенки. За это он готов был отгрузить мне столько древесины, сколько понадобится. Я поехал на Саратовский мясокомбинат, где делали тушенку. Я готов был заплатить, но и им не нужны были деньги, им нужна была деловая древесина для стройки. Я поехал обратно, попросил древесины, мне дали два вагона, и на мясокомбинате за это отгрузили консервы.
Начальник лагеря был счастлив!
Круг замкнулся, мы получили столько бумаги, сколько было нужно. Конечно, на этом проблемы не закончились, это было лишь начало.
Для книги отца Александра Меня мы хотели использовать переплетный материал «Коленкор Модерн». Для его производства был необходим крахмал и лимонная кислота. Ни того, ни другого в нужном количестве не было. Я отправился в Белоруссию договариваться с местными фермерами о поставке картошки. Лимонную кислоту удалось найти в Санкт-Петербурге. Я обменял ее на полмашины женских колготок. И так далее, и так далее… Однажды благодаря одной подобной цепочке я даже стал обладателем двадцати «Москвичей»!
В то время умение создавать такие сложные схемы было гораздо важнее денег. Именно это позволило нам взять старт и превратиться в серьезное издательство".
Георгий Ларин
Новый участник
Приветствую всех! В настоящее время увлекся Джорджем Мартином - "Песнь льда и пламени". Не скрою, что влияние оказал знаменитый сериал, но в книгах все совершенно по другому. Внутренним взором представляешь себе именно тех же экранных героев, но зато события другие, это так здорово) Еще мне нравятся книги про азартные игры, потому что сам увлекаюсь, на этом сайте нахожу интересные обзоры.
Марфа
Участник
Я часто говорю: все приличные люди в моем возрасте уже умерли)
Последнее редактирование:
Марфа, даже не знаю, какое подобрать себе "определение" из данного списка))), очевидно, древняя старушка))