Спасибо, как раз необходимо!)
Общество книголюбов
- Автор темы Наталия С.
- Дата начала
Наталия, обязательно почитайте эти весёлые рассказы!
Бернхард Шлинк, «Чтец».
«Чтец» переведен на тридцать девять языков мира, книга стала международным бестселлером и собрала целый букет престижных литературных премий в Европе и Америке.
«Чтец» переведен на тридцать девять языков мира, книга стала международным бестселлером и собрала целый букет престижных литературных премий в Европе и Америке.
Училка - мучилка
Участник
Включила понравившуюся по заголовку аудиокнигу, на 10-11 главе заинтересовалась, о каком же поэте - писателе всё время упоминает автор... Давид Самойлов, и книга Александра Давыдова «49 дней с родными душами» - это авторская книга воспоминаний сына поэта. Вот теперь слушаю с нуля, по- новой! Одной главой «делюсь», пунктуация не авторская, книгу ещё только предстоит найти в магазине. Столько умного и интересного в наблюдениях за нашей жизнью, столько жизненных выводов и знаний: каких- то близких к сакральным, вечным, как, впрочем, и всё у еврейского народа. Сколько живу, столько не перестаю восхищаться совершенно правильно выстроенной иерархией ценностей в их головах, как- будто они рождаются с этими знаниями.
«....отношения моего отца с музыкой были сокровенными....
День 26. 21 февраля. Четверг.
Помню, сколь особенным было отцовское лицо, когда он слушал музыку, лёжа на диване. Мне чудилось нечто жутковатое в его важности и отрешенности, почти смертной; он был словно бы уже не здесь, будто оставил нас. В такие минуты мне не полагалось его тревожить, к чему я привык не сразу. Мне- то, наоборот, хотелось его окликнуть, вернуть к себе. У нас в семье не культивировалось священное отношение к отцовскому делу- вроде: ходить на цыпочках, папа пишет. Но отрывать его от музыки почиталось кощунством. Тут, возможно, завязывалось наиважнейшее, лишь одним из следствий которого становились стихи; не в музыке ли таился исток его гармонии и упорного оптимизма?
Не в ней ли отец находил свои небеса и прообразы незаземленных чувств? Не исключу, что она была его религией и мистикой, тропинкой к вечному для него , отрицавшего другие пути. Возможно, Музыка спасала отца от конечного отчаяния, невозможного, по крайней мере, той музыке, которую отец любил.
К музыке он относился столь же целомудренно, как к тайному душевному порыву. Говорил о ней редко, застенчиво и не вглубь. Отец любил Баха, Моцарта и Шуберта. В стихах он упоминает Гайдна, но не хочется верить, что отцу была истинно дорога его роскошная пустозвонность. В музыке мы с отцом разминулись; не припомню, чтобы он заговорил со мной о ней. Когда же единственный раз заговорил я, отец не поддержал разговора. Ну, возможно, к музыке он был столь же ревнив, как к женщинам: полагал, что вся она целиком принадлежит только ему. Так же точно отец и к вниманию женщин ревновал каждого.
Музыку я отвергал упорно и долго. У нас в доме она звучала по целым дням, буквально разрывая в клочья мою неокрепшую душу. Я заслонялся от неё глухотой. Звуча, она словно для меня не звучала. Но всё- равно, не разъясненная словом, ещё неизвестно, что натворила в моей душе её темная или светлая стихия.
Принял я музыку лишь через годы, и сразу расслышал и сразу узнал откуда- то знакомые мне образы духа.
Бетховен - мнимый богоборец, любил его отец,- для меня прозвучал самим божественным глаголом, оттого и не обращенным молитвой, что не оставлял во Вселенной того, к кому можно и должно было воззвать.
Я и сейчас готов заслониться от музыки, которая слишком остро проигрывает на моих душевных струнах... А в моей детской незрелой душе возвещенная ею полнота бытия отзывалась лишь слезливостью; от музыки у меня в детстве слезились глаза как от аллергии. Отец и заразил меня музыкой и отвратил от неё, но не приохотил».
А вот и журнальный вариант «Знамя» 2003 год №4,
http://magazines.russ.ru/znamia/2003/4/dav.html
очевидно, была редакция авторская, Лев Толстой жив и никому не даёт покоя
«Помню, сколь особым было отцовское лицо, когда он слушал музыку, лежа на диване. Мне чудилось нечто жутковатое в его важности и отрешенности, почти смертной. Тут, возможно, завязывалось наиважнейшее, лишь одним из следствий которого становились стихи. Не в музыке ли таился исток его гармонии и упорного оптимизма? Не в ней ли Отец находил свои небеса и прообразы незаземленных чувств? Не исключу, что она была его религией и мистикой, тропинкой к вечному для него, отрицавшего другие пути. Возможно, музыка спасала Отца от конечного отчаянья, в ней невозможного. По крайней мере, в той музыке, которую Отец любил. К музыке он относился столь же целомудренно, как к тайному душевному порыву. Говорил о ней редко, как мне казалось, застенчиво и не вглубь. Отец любил Баха, Моцарта и Шуберта. В стихах он упоминает Гайдна, но не хочется верить, что Отцу была интимно дорога его роскошная пустозвонность. В музыке мы с Отцом разминулись. Не припомню, чтобы он заговорил со мной о ней. Когда же, единственный раз, заговорил я, Отец не поддержал разговора. Возможно, к музыке он был столь же ревнив, как к женщинам, полагал, что вся она целиком принадлежит только ему. У нас в доме музыка звучала по целым дням, буквально разрывая в клочья мою неокрепшую душу. Я заслонялся от нее глухотой, а принял лишь через годы и сразу расслышал и узнал откуда-то знакомые мне образы духа. Отец не поделился со мною своими молитвами, однако упасал от бесов. В моей жизни он так и мог остаться серединой, заполнив значительную часть пространства жизни, но без высот и бездн. Избегая тени, как и слишком яркого света, Отец обеднял свой сильный ум и, может быть, потому пришелся точно впору своему времени, когда оно наконец наступило. Отец был лукавым учителем, и вряд ли по своей вине. Он был склонен к поучениям, но они оказывались столь банальны, что обижали меня даже в ранние годы. Возможно, именно от него я унаследовал опасное качество — ухватывать неочевидное проще житейских мелочей. На Отца не я один обижался, не только со мной он делился, даже с некоторым самодовольным шиком, своим лексиконом прописных истин. Некоторые из них действительно были мудры и пригодны, но все равно чересчур настойчивы, если не сказать настырны. Отец явно гордился своим постижением простейшего. Меня ж сердило, что, сам проживая жизнь сложно и необычно, он меня пытался приохотить к совсем уж простецкому.»
«....отношения моего отца с музыкой были сокровенными....
День 26. 21 февраля. Четверг.
Помню, сколь особенным было отцовское лицо, когда он слушал музыку, лёжа на диване. Мне чудилось нечто жутковатое в его важности и отрешенности, почти смертной; он был словно бы уже не здесь, будто оставил нас. В такие минуты мне не полагалось его тревожить, к чему я привык не сразу. Мне- то, наоборот, хотелось его окликнуть, вернуть к себе. У нас в семье не культивировалось священное отношение к отцовскому делу- вроде: ходить на цыпочках, папа пишет. Но отрывать его от музыки почиталось кощунством. Тут, возможно, завязывалось наиважнейшее, лишь одним из следствий которого становились стихи; не в музыке ли таился исток его гармонии и упорного оптимизма?
Не в ней ли отец находил свои небеса и прообразы незаземленных чувств? Не исключу, что она была его религией и мистикой, тропинкой к вечному для него , отрицавшего другие пути. Возможно, Музыка спасала отца от конечного отчаяния, невозможного, по крайней мере, той музыке, которую отец любил.
К музыке он относился столь же целомудренно, как к тайному душевному порыву. Говорил о ней редко, застенчиво и не вглубь. Отец любил Баха, Моцарта и Шуберта. В стихах он упоминает Гайдна, но не хочется верить, что отцу была истинно дорога его роскошная пустозвонность. В музыке мы с отцом разминулись; не припомню, чтобы он заговорил со мной о ней. Когда же единственный раз заговорил я, отец не поддержал разговора. Ну, возможно, к музыке он был столь же ревнив, как к женщинам: полагал, что вся она целиком принадлежит только ему. Так же точно отец и к вниманию женщин ревновал каждого.
Музыку я отвергал упорно и долго. У нас в доме она звучала по целым дням, буквально разрывая в клочья мою неокрепшую душу. Я заслонялся от неё глухотой. Звуча, она словно для меня не звучала. Но всё- равно, не разъясненная словом, ещё неизвестно, что натворила в моей душе её темная или светлая стихия.
Принял я музыку лишь через годы, и сразу расслышал и сразу узнал откуда- то знакомые мне образы духа.
Бетховен - мнимый богоборец, любил его отец,- для меня прозвучал самим божественным глаголом, оттого и не обращенным молитвой, что не оставлял во Вселенной того, к кому можно и должно было воззвать.
Я и сейчас готов заслониться от музыки, которая слишком остро проигрывает на моих душевных струнах... А в моей детской незрелой душе возвещенная ею полнота бытия отзывалась лишь слезливостью; от музыки у меня в детстве слезились глаза как от аллергии. Отец и заразил меня музыкой и отвратил от неё, но не приохотил».
А вот и журнальный вариант «Знамя» 2003 год №4,
http://magazines.russ.ru/znamia/2003/4/dav.html
очевидно, была редакция авторская, Лев Толстой жив и никому не даёт покоя
«Помню, сколь особым было отцовское лицо, когда он слушал музыку, лежа на диване. Мне чудилось нечто жутковатое в его важности и отрешенности, почти смертной. Тут, возможно, завязывалось наиважнейшее, лишь одним из следствий которого становились стихи. Не в музыке ли таился исток его гармонии и упорного оптимизма? Не в ней ли Отец находил свои небеса и прообразы незаземленных чувств? Не исключу, что она была его религией и мистикой, тропинкой к вечному для него, отрицавшего другие пути. Возможно, музыка спасала Отца от конечного отчаянья, в ней невозможного. По крайней мере, в той музыке, которую Отец любил. К музыке он относился столь же целомудренно, как к тайному душевному порыву. Говорил о ней редко, как мне казалось, застенчиво и не вглубь. Отец любил Баха, Моцарта и Шуберта. В стихах он упоминает Гайдна, но не хочется верить, что Отцу была интимно дорога его роскошная пустозвонность. В музыке мы с Отцом разминулись. Не припомню, чтобы он заговорил со мной о ней. Когда же, единственный раз, заговорил я, Отец не поддержал разговора. Возможно, к музыке он был столь же ревнив, как к женщинам, полагал, что вся она целиком принадлежит только ему. У нас в доме музыка звучала по целым дням, буквально разрывая в клочья мою неокрепшую душу. Я заслонялся от нее глухотой, а принял лишь через годы и сразу расслышал и узнал откуда-то знакомые мне образы духа. Отец не поделился со мною своими молитвами, однако упасал от бесов. В моей жизни он так и мог остаться серединой, заполнив значительную часть пространства жизни, но без высот и бездн. Избегая тени, как и слишком яркого света, Отец обеднял свой сильный ум и, может быть, потому пришелся точно впору своему времени, когда оно наконец наступило. Отец был лукавым учителем, и вряд ли по своей вине. Он был склонен к поучениям, но они оказывались столь банальны, что обижали меня даже в ранние годы. Возможно, именно от него я унаследовал опасное качество — ухватывать неочевидное проще житейских мелочей. На Отца не я один обижался, не только со мной он делился, даже с некоторым самодовольным шиком, своим лексиконом прописных истин. Некоторые из них действительно были мудры и пригодны, но все равно чересчур настойчивы, если не сказать настырны. Отец явно гордился своим постижением простейшего. Меня ж сердило, что, сам проживая жизнь сложно и необычно, он меня пытался приохотить к совсем уж простецкому.»
Последнее редактирование:
Спасибо, беру на заметку срочно...Очень заинтересовали!
Новый вечер, новый список!
№ 1.
№ 1.
№ 2)
«Математика. Иллюстрированная история», Джексон Т.
Математика — это наука, искусство, огромное поле для воображения и творчества. История ее начинается с единицы, но бесконечность — это далеко не финал. В этой красивой большой энциклопедии вы найдете ровно 100 историй о прекрасных математических загадках, которые знаменитые математики смогли разгадать и разъяснить миру. Пифагор, Эвклид, Фибоначчи, Пьер де Ферма, Уильям Гамильтон, Анри Пуанкаре, Алан Тьюринг, Джон фон Нейман — в этой книге мы расскажем о них и их гениальных открытиях, а также о многих других известных математиках. Красивые иллюстрации и фотографии помогут легко понять суть открытий. Откройте целый мир математических чудес прямо рядом с вами!
«Математика. Иллюстрированная история», Джексон Т.
Математика — это наука, искусство, огромное поле для воображения и творчества. История ее начинается с единицы, но бесконечность — это далеко не финал. В этой красивой большой энциклопедии вы найдете ровно 100 историй о прекрасных математических загадках, которые знаменитые математики смогли разгадать и разъяснить миру. Пифагор, Эвклид, Фибоначчи, Пьер де Ферма, Уильям Гамильтон, Анри Пуанкаре, Алан Тьюринг, Джон фон Нейман — в этой книге мы расскажем о них и их гениальных открытиях, а также о многих других известных математиках. Красивые иллюстрации и фотографии помогут легко понять суть открытий. Откройте целый мир математических чудес прямо рядом с вами!
№ 3
Джон Грин, «Виноваты звезды»
№ 4
Э. Бронте, «Грозовой Перевал»
Э. Бронте, «Грозовой Перевал»
И, для настроения))
№ 5
Оскар Уайльд, «Как важно быть серьезным»
№ 5
Оскар Уайльд, «Как важно быть серьезным»