Blog
Два Плетнева
Российский Национальный Оркестр под управлением Александра Сладковского, Гидон Кремер (скрипка), Михаил Плетнев (фортепиано)
Роберт Шуман – Увертюра "Манфред", Концерт для виолончели (скрипки) с оркестром, Концерт для фортепиано с оркестром
Париж, Филармония-2
20 мая 2016
Гидон Кремер и Михаил Плетнев. Фото: Susanne Diesner
В конце мая Российский Национальный Оркестр отправился в очередное европейское турне с программой, составленной на этот раз исключительно из сочинений Роберта Шумана. Этой программой оркестру была предоставлена честь открыть Фестиваль Шумана в немецком Дюссельдорфе, где композитор несколько лет жил и работал; еще один немецкий концерт состоялся в Эссене, а завершилось турне 24 мая в Будапеште. Первым же пунктом назначения в этих гастролях для РНО стал Париж.
Открыла вечер увертюра "Манфред" – музыка, сочиненная Шуманом к одноименной драматической поэме Байрона. Порывистое, патетичное исполнение этой увертюры Российским Национальным Оркестром под управлением Александра Сладковского послужило замечательной прелюдией к концерту. Словами Рахманинова: "слушатель был взволнован, возбуждён и успокоен. Теперь он готов к восприятию следующего произведения!"
Следующим произведением стал Виолончельный концерт, сыгранный в этот вечер, однако, в скрипичной версии Гидоном Кремером. Довольно странным кажется то обстоятельство, что за создание скрипичной редакции концерта взялся сам автор. Новаторское для своего времени по форме, это сочинение скорее напоминает рапсодию, и именно густое виолончельное пение солиста создает в нем то романтически возвышенное настроение, которое связывает все три части цикла, идущие без перерыва. У скрипки же эта рапсодичность как-то теряется, и даже такой солист, как Гидон Кремер, не в силах что-либо с этим поделать. Справедливости ради надо сказать, что некоторые места в концерте все же начинают играть новыми красками именно в скрипичной версии. Так, во второй части дуэт солиста с виолончелью из оркестра превращается в сочетание двух разных инструментов и начинает из-за этого восприниматься совсем по-иному. Здесь Кремеру довелось поиграть в ансамбле с замечательным лидером группы виолончелей РНО Александром Готгельфом, и именно этот дуэт, пожалуй, и запомнился в первом отделении больше всего.
Во втором отделении Михаил Плетнев исполнял фортепианный концерт Шумана. Спустя более чем три года, прошедшие с момента возвращения Плетнева к игре на рояле, можно уже с уверенностью говорить о том, что Плетнев до шестилетнего перерыва и Плетнев после него - это два совершенно разных пианиста. Удивительно, но еще в нулевые Плетнев пользовался у критиков репутацией музыканта сухого, закрытого и чересчур "интеллектуального". В обратном легко убедиться, если послушать, например, запись сольного концерта Плетнева в Карнеги-Холле, или, скажем, найти на YouTube запись "Рапсодии на тему Паганини" Рахманинова из Берлинской Филармонии с Клаудио Аббадо за пультом. Обе эти записи, равно как и множество других выступлений пианиста, дают нам возможность соприкоснуться с творчеством невероятно живого и эмоционального музыканта; музыканта, умеющего передать игрой на рояле широчайший спектр человеческих чувств с какой-то совершенно особенной глубиной; музыканта, трогающего самые тонкие душевные струны слушателей как никто другой.
Михаил Плетнев за роялем Kawai. Фото: Shigeru Kawai
Нынешний же Плетнев - это пианист все той же глубины, но вот спектр эмоций в его игре сузился до крайности. Теперь практически любая музыка в исполнении Плетнева звучит так, словно это равелевская "Виселица" из "Ночного Гаспара": какой-то именно что висельной тоской и безысходностью становится наполненным все, к чему прикасается пианист. Но главное, что отличает игру нового Плетнева – это, безусловно, звук. То туше, которое Плетнев нашел в последние годы – мягкое, обволакивающее, призрачное, будто бы подернутое дымкой тумана – это какая-то совершенно новая веха в истории пианизма, нечто, чего до Плетнева в искусстве фортепианной игры, кажется, никто нащупать не смог. В то время как пианисты вроде Баренбойма спонсируют разработку новых моделей фортепиано, чтобы найти в инструменте новые краски, Плетнев достигает качественно нового фортепианного звучания в тандеме со старым добрым "Kawai". Иногда просто-напросто не верится, что звук, возникающий из-под рук Плетнева, действительно идет из этого казалось бы хорошо известного инструмента (до сих пор помню тот шок, который я испытал, когда Плетнев в 2013 году впервые после перерыва вышел на сцену "Оркестриона" и заиграл этим самым звуком Пятую сонату Бетховена. Тот концерт, наверное, останется для меня одним из самых сильных музыкальных впечатлений на всю жизнь).
Не отличается нынче широтой у Плетнева не только гамма эмоций, но и репертуар: Концерт Шумана, сыгранный им в Париже, исполняется пианистом из сезона в сезон, точно так же как, например, и прелюдии Скрябина. Интерпретация этого шедевра Плетневым все же претерпевает с течением времени некоторые изменения. По сравнению с исполнением концерта в апреле 2013 года в "Оркестрионе", свидетелем которого мне довелось быть, трактовка Плетнева стала еще более вдумчивой, еще более возвышенно-печальной в первых двух частях и вместе с тем несколько более резкой в финале. Темп первой части – настолько медленный, что не разваливается все лишь каким-то чудом; вообще, на протяжении всего концерта создается ощущение, что воздуха и пауз в этой музыке больше, чем собственно нот. Интерпретация шумановского концерта – пожалуй, одна из самых экстремальных даже для Плетнева: все насколько перевернуто с ног на голову, что этот уже, казалось бы, заезженный шедевр узнаешь с трудом. Местами Плетнев с его интимным, словно доносящимся издалека звуком и вовсе неожиданно уходит в этом концерте на второй план: с моего места под потолком парижской "Филармонии-2" иногда казалось, что слушаешь не концерт Шумана, а лишь отголоски концерта. В целом же весь цикл у Плетнева был пронизан характерным для него нынче холодом, и от этого холода время от времени хотелось съежиться…
Чудо произошло в самом конце вечера, когда Плетнев вышел играть на бис. Чудом это было уже потому, что Плетнев вообще-то бисы играть не собирался: завершить концерт должен был небольшой дуэт с Гидоном Кремером, в котором оба музыканта играют по нотам, но Плетнев забыл дома очки, и ему пришлось выходить на сцену одному. Именно игре Плетнева на бис и было суждено стать самым сильным впечатлением вечера. В "Грезах любви" Листа и до-диез-минорном ноктюрне Шопена Плетнев вдруг снова стал таким непосредственным, волнующим, трогательным, а звук его рояля - таким теплым, столь живо напоминая прежнего, молодого Плетнева, что эти волшебные, наполненные ностальгией мгновения еще долго не хотелось отпускать.
Михаил Дубов