Его все озаряющее присутствие
12.08.2016
Святослав Рихтер
Легенда жизни Святослава Рихтера, сложившаяся к его 70-летию, которое отмечал весь музыкальный мир в 1985 году.
“Он зрел картины Божьего суда,
Он побывал в чистилище и, зная
Дорогу в рай, достиг при жизни рая,
Чтоб молвить правду, воротясь сюда.”
Микеланджело Буонарроти
Отвечая однажды на вопрос студента:
«Будете ли вы преподавать?»
– Святослав Рихтер воскликнул:
«Нет, нет, не буду. Я еще сам все время учусь!»
Кажущаяся курьезность ответа в действительности обнажает правду единственного в своем роде максимализма, юношеской непресыщенности души великого музыканта.
Святослав Рихтер всегда умел и жаждал учиться у жизни, у природы, у творцов классического искусства, избегая банальных привязок к узко ремесленному цеху. И потому, наверное, его путь к вершинам музыкального исполнительства похож на легенду о блестящем самоучке, который, однако, никогда не был «вундеркиндом».
Он пришел в музыку поздно. В юности создавал собственные музыкальные спектакли, выступая как композитор, драматург, режиссер и актер. И не удивительно, что на вопрос:
«Кто ваш любимый композитор?»
– Рихтер отвечает:
«Тот, который совсем не писал фортепианную музыку, – Вагнер. Вагнер перешагнул рамки своего профессионализма. У него все сливается – музыка, театр, литература, дирижирование… »
Ответ Рихтера высвечивает сокровенное – жизнь его духа в обширнейшей сфере искусств, его жажду художественного синтеза.
Строго говоря, его школьной скамьей стала сразу Московская консерватория, а точнее – класс Генриха Густавовича Нейгауза, куда был зачислен в 1937 году концертмейстер Одесского оперного театра Святослав Рихтер, не имевший никаких документов о начальном музыкальном образовании. А было ему в ту пору 22 (!) года – возраст, когда крупные музыканты уже завоевывают мировую известность…
Зато и наверстал упущенное в один вечер! То был памятный осенний вечер дебюта Рихтера с Шестой сонатой Прокофьева в Малом зале Московской консерватории в 1940 году. Перед ошеломленной публикой предстал не «ученик Нейгауза» (игравшего в первом отделении концерта), но законченный пианист-новатор, вулканический художник, артист мирового класса.
Генрих Нейгауз не случайно называл Рихтера
«учеником нашей страны, нашего времени и нашего народа. И только в последнюю очередь своим».
Он не стеснялся признаваться, что до конца дней своих будет не только восхищаться Святославом Рихтером, но и… учиться у него. Неутолимая жажда «ученичества» скрепила узы деликатнейшего из союзов Учителя и Ученика.
Святослав Рихтер. Фото – Эдуард Левин
Между тем Рихтер всегда поражал именно комплексом ярчайших черт «школы», русской музыкально-исполнительской классической традиции, на знамени которой написаны Человечность, Правда и Красота. Его гигантская одухотворенная виртуозность возвращала фортепиано его царственное положение на концертной эстраде ХХ века.
«Такого мастера, как Святослав Рихтер, могла взрастить и выпестовать лишь лучшая музыкальная школа, какую знает мир»,
– признавалась Розина Левина в дни первых гастролей советского пианиста в США в 1960 году. Рихтера назвали «пианистом века», олицетворяющим собой гений русского народа. В нем увидели живое воплощение «легендарных гигантов клавиатуры прошлого», один из которых – Антон Рубинштейн, основоположник русского концептуального пианизма, словно предвидя явление Рихтера, изрек известный афоризм:
«Воспроизведение – это второе творение».
Именно авторское, сверхмощное по творческой энергии, созидательное начало делает Рихтера интерпретатором, конгениальным исполняемым авторам. Именно феноменальный артистический максимализм, дар перевоплощения, позволяющий бесконечно глубоко погружаться в своеобразный мир композитора – будь то Бетховен, Шуберт, Шопен, Скрябин, Прокофьев и кто угодно еще – составляет тайну всеохватывающего универсального дарования пианиста.
«Искать автора» – иначе «дорога в никуда».
Так лаконично определил однажды свою проблему Рихтер в беседе с журналистами…
Взойдя на вершину исполнительского мастерства и обретя к 60-тым годам мировую славу, он продолжал «расти». Он продолжал свой путь к совершенству, который для него в этой земной (а быть может, и не только земной!) жизни не завершится никогда.
Мощный дух Рихтера, помноженный на исключительное виртуозное дарование, меняет облик его пианизма постоянно, заставая воображение слушателя врасплох. На смену демоническому приходит аскетическое; взамен отрешенному, холодному – глубоко человеческое. Но как говорит о нем Юрий Башмет:
«И уж никак не отнесешь его к «романтическому» направлению или «интеллектуальному». Это тот самый сплав всех оттенков исполнительского мастерства и всех человеческих качеств, который и дает ему право считаться великим…
Он какой-то бездонный, Рихтер… От него словно излучение какое-то идет… Он одним своим присутствием «вытягивает» из человека максимум» (будь этот человек партнером по музыкальному ансамблю или дружескому общению, или, наконец, просто рядовым слушателем.– Т. Г.-Г.).
И далее Юрий Башмет размышляет:
«Подарит ли природа миру еще одного такого музыканта? Если уже и родился другой такой же великий, то пусть он сначала доживет до этого возраста (то есть до 70-летия. – Т. Г.- Г.), и так же растет, и так же играет, пусть он станет величиной хотя бы вполовину того, что сейчас собой представляет Рихтер… Может быть, природа и одарит его комплексом каких-то исходных данных, но сможет ли он с ними справиться? А Рихтер справился. Уже очень давно».
Святослав Рихтер. Фото – Эдуард Левин
Еще студентом Святослав Рихтер переиграл «всю музыку» – камерную, оперную, симфоническую – и приобщил к ней коллег по Московской консерватории. Таких «рихтеровских» музыкальных собраний студенческого кружка, как вспоминают их участники, состоялось около ста (!). В истории Московской консерватории – ни до, ни после Рихтера – ничего подобного не бывало.
«Музыку он знает всю. Вспоминаю, как они общались с Нейгаузом. Тот подходил к роялю и наигрывал: «А вот в «Электре» Штрауса, Слава, ты помнишь?..» Так они с Генрихом Густавовичем разговаривали».
– рассказывает Нина Львовна Дорлиак.
А мы, консерваторская молодежь, каждый месяц устремлялись на новые «бездонные» программы концертов Рихтера, которые он посвящал «отдельно взятым» композиторам, как-то: Бах, Бетховен, Шуберт, Шуман, Лист, Дебюсси, Рахманинов, Прокофьев, Шостакович – и несть им числа. Монографический тип концертов был его страстью, а для нас – огромным впечатлением-открытием, побуждающим нашу мысль и воображение – вслед за Рихтером – «выйти из берегов».
«Помню его первые концерты в Москве. Облик молодого, стройного, идущего по сцене стремительно и плавно. Был волнующий контраст между закругленной пластикой походки и яростной волей, сокрушительной мощью, которые слышались в его игре. Зал ощущал охватывающий плен, особое влияние… Стихия в игре Рихтера так же запомнилась и впечаталась в сознание, как и побеждающий ее интеллект. Уже ясно становилось, что есть высшее и не имеет слов… »
– пишет Вера Горностаева.
Его фортиссимо ошеломляло звуковой громадой и напряжением. Его пиано-пианиссимо зачаровывало, заколдовывало бездной оттенков и неземной отстраненностью. Рихтеровский фортепианный «оркестр» переливался фантастическим многоцветьем, сулящим приближение к тайнам непознанных звуковых миров.
А темпы, темпы!.. Его ураганные темпы игры порой ломали все представления о границах человеческих возможностей. Его темперамент, словно заряженный сверхвысокой энергетикой высших миров, придавал его облику черты и повадку молодого воина, бросающегося в сражение. Об этом особом состоянии артистического экстаза молодого Рихтера известный музыкальный критик и знаток пианистического искусства Давид Рабинович писал:
«… Взгляните на его пальцы, вгрызающиеся в клавиатуру, на его ноги, исступленно топчущие пол около педалей. Это не эксцессы показного эстрадного темперамента – тут, пожалуй, уместнее вспомнить слово «берсеркер», которым норманны некогда обозначали неистовство, в бою охватывающее викингов».
Но мы знали и другого Рихтера – статуйно-неподвижного, отрешенного, почти холодного, почти недоступного для неискушенного слушателя; Рихтера, «музицирующего» наедине с Богом, живущим в его непостижимой музыкальной душе; Рихтера, играющего очень долго и очень тихо свои «божественные длинноты»…
Но об этом «неприступном» Рихтере – олимпийце всегда хотелось сказать словами Бузони (о Бетховене):
«Его не назовешь божественным, он слишком человечен, в этом его величие…»
“Мне многого хочется. И не потому, что я честолюбив или разбрасываюсь. Просто я многое люблю, и меня никогда не оставляет желание донести все любимое до слушателей”,
– признается Рихтер. Однажды ему задали весьма характерный вопрос:
“Вы играете «всю музыку». И все же признаете ли вы перемены вкусов, как реагируете на моду на того или иного композитора?
Рихтер ответил:
“Мода на какого-то композитора, на определенный род музыки возможна только в дилетантской среде. Настоящее искусство неподвластно моде, оно живет века. И нужно играть все достойное, истинное.
В Рихтере все огромно, все вырывается за пределы привычных норм и представлений. Став пианистом, он умудрился, по существу, быть и композитором, и дирижером, и артистом-режиссером, а впоследствии – и живописцем (кстати, он брал уроки рисования у обожаемого им Фалька). Только все эти профессии слились в грандиозном сплаве его пианизма, равного которому не знал ХХ век.
“Нетерпение! Нетерпение! Все более одухотворенный звук! Чудо должно быть!..
Святослав Рихтер. Фото – Эдуард Левин
Эти удивительные, полные динамизма и мечтательности слова говорил Святослав Теофилович певцам коллективов Всесоюзного радио, репетируя с ними Шесть хоров для женских и детских голосов Рахманинова. Записанная на пленку и переданная в эфир, эта уникальная репетиция станет материальной крупицей памяти о «чудоискательстве» великого артиста-музыканта. Он верит в чудо – в искусстве и в жизни. Всегда ждет неожиданного, необыкновенного. И сам творит его.
“Я думаю, что все исполнительское искусство вообще построено на неожиданности…
– говорит Рихтер. Но в том-то и дело, что в своих вечных поисках «чуда» и «неожиданности» музыкального решения пианист бесконечно точен и строг, как профессионал-интерпретатор. Строгое отношение к своему искусству, говорит он,
«мгновенно связывает тебя с концертным залом», а «стихия музыки, подчинившая тебя, не оставляет места праздным мыслям… Тогда важно одно – идея, сформулированная композитором, как ценность, которой предстоит жить в звуках».
Так говорит музыкант о мгновениях своего строгого концертного творчества, которое возвышает и артиста, и слушателя, и самого творца.
Режиссер рижской киностудии Гунар Пиесис, снимавший фильм «Святослав Рихтер», писал:
«Удивительный он человек. Гениальное и простое в нем рядом. Как обаятелен и прост он в беседе с рыбаками! Какой огромной эмоциональной силой заряжено его восприятие!.. Музыка, живопись, литература, природа – все это связано неразрывно в его восприятии и все это проникает в его творчество путями неведомыми, делая его всеобъемлющим, раздвигая для слушателей границы прекрасного беспредельно… »
Нейгауз гордился «универсализмом» Рихтера, способного воспроизводить своим искусством не только духовный мир композитора, но и мир целой эпохи.
Мы, современники Рихтера, его слушатели и «ученики», хорошо знаем, что такое всепокоряющая магия его интерпретаций: кажется, вся мощь его феноменальной памяти и культуры, весь его прометеев труд и «нетерпение души» переливаются в эти фортепианные откровения, а точнее сказать – необъятные космические миры духовного созидания, где сливаются все начала и стихии бытия, казалось бы, неподвластные рукам единственного музыканта. Знакомое ощущение: будто играет не один человек.
«Все, что мы слышали, выходило за пределы просто фортепианной музыки. Казалось, на сцене огромный оркестр, спаянный единой волей творца, стихия звуков. Мы забыли, что перед нами пианист. Мы видели художника, творца-композитора, дирижера, живописца… »
– писали, например, слушатели города Ужгорода в дни гастролей Рихтера. А гастроли предпринимал Рихтер фантастические.
70-летний мастер совершал многомесячные турне по просторам Сибири, Средней Азии, Дальнего Востока, республикам Прибалтики и Кавказа, в Молдавии, Белоруссии и на Украине, не пропуская и самых маленьких городов, и небольших поселков, не отказывая ни школам, ни сельским клубам, играя порой в помещениях, где до него не играл ни один пианист. Он мог играть в полутьме, при одной-единственной зажженной лампе, поставленной на пюпитр.
Его театрально-режиссерская фантазия порождает планы самые неожиданные. Он может предложить кинооператору снимать руки цианиста с самых невероятных точек: например, из-под рояля или с потолка. Его неуемная фантазия может превратить старый амбар для зерна в концертный зал.
Так случилось в предместье французского города Тура, где по идее Рихтера «перевернутая лодка» деревянной постройки «Гранж де Мэле» (чудо плотницкого искусства ХIII века!) стала сводом концертного зала – центром притяжения лучших музыкальных сил мира на протяжении трех десятилетий!
Об этих интереснейших событиях биографии Рихтера рассказывает Нина Львовна Дорлиак:
«Двадцать лет назад (то есть в середине 60-х годов. – Т. Г.-Г.) Рихтер давал концерт в Национальном театре города Тура, во Франции. “Садом Франции” называл Рабле эти края. Местное общество друзей музыки “уловило” то, что витало… Создать фестиваль Рихтера! Провезли его по всем окрестностям, по всем замкам.
Наконец главный архитектор Тура, Пьер Буаль, привез его в старинный амбар “Гранж де Мэле”, постройку ХIII века. Амбар был полон сена, кукурузы, но… акустика оказалась уникальной. С той поры ежегодно выступают тут музыканты мирового масштаба, подчиняющиеся инициативе Святослава Теофиловича с кротостью поразительной.
Здесь дважды пел Дитрих Фишер-Дискау, Элизабет Шварцкопф, играл Давид Ойстрах, квартет имени Бородина, выступали певицы Криста Людвиг (с Венской Оперой), Барбара Хендрикс, Грэс Бэмбри, Джесси Норман, оркестры Пьера Булеза, Лорина Мазеля, Карла Рихтера, «Моцартеум» из Австрии, оперы Б. Бриттена шли в составе исполнителей из Ковент-Гардена. И неизменно ежегодно – Рихтер, Рихтер, Рихтер… »
Ирина Антонова и Святослав Рихтер
В программке одного из туринских фестивалей середины 80-х годов говорилось:
«ЕГО ВСЕ ОЗАРЯЮЩЕЕ ПРИСУТСТВИЕ притягивает артистов и меломанов, которые хорошо знают, что там, где находится Рихтер, они найдут качество, чистоту стиля и вдохновение».
На одном из фестивалей в Туре по приглашению Рихтера побывала Ирина Александровна Антонова, директор Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. И сразу задала вопрос «вдохновителю» фестиваля: почему в Туре, почему не в Москве?
Рихтера не пришлось долго уговаривать. Ведь он давно, еще с середины 50-х годов, играл в «цветаевском доме» на Волхонке. Как вспоминает Ирина Александровна, первый концерт состоялся между итальянским и греческим двориками, когда пела Дорлиак, а Рихтер ей аккомпанировал.
Потом он играл в музее в самых разных залах самые изысканные свои программы: поздние сонаты Бетховена, всю знаменитую серию фортепианных и вокальных произведений Шуберта, музыку Дебюсси и Шимановского, двойной концерт для скрипки и фортепиано Альбана Берга…
Рихтер загорелся. И родились в снежном декабре 1981 года в Музее на Волхонке «декабрьские вечера» – чудо московской элитарной музыкальной культуры и просвещения, сконцентрировавшихся вокруг гипнотической личности «пианиста века». Их особенностью и непременным условием, по замыслу Рихтера, стала глубоко продуманная и каждый раз заново созданная художественно-насыщенная среда – воплощение рихтеровской идеи синтеза, созвучия искусств изобразительного и музыкального.
Белый зал Музея изящных искусств. Снежно-белая московская зима. Кажется, невозможно было отыскать лучшего фона и образа Московских «декабрьских вечеров», о которых замечательно написал однажды петербургский музыковед Леонид Гаккель:
«Здесь сыграли какую-то роль ключевые для русской культуры, в особенности для московской, понятия о зиме, о снеге, о каком-то укрытии под снегом за зимней пеленой. Особенно, мне кажется, это важно для Москвы, это какой-то тип русского общения, который всегда предполагает некую скорлупу, защиту. Снег, зима испокон века были такой защитой для культуры в Москве, в России вообще…
И 81-й год, когда очень сильно замело снегами, вызвал потребность укрыть и сделать снег союзником, как сказано у Пастернака – «Зимний вечер, сочувствующий союзник».
И когда сегодня мы смотрим по сторонам, когда чувствуем, что нет никакой защиты и негде укрыться, то это значение Декабрьских вечеров как укрытия под снегом, как укрытия среди зимы… кажется еще более существенным. Для русской музыки очень терпким является контраст между простором русской беспредельности, русской открытости и духом камерного творчества, камерного музицирования.
В этом есть какая-то острота, неведомая западной культуре. Там нет такого контраста между музицированием в узких стенах и широкимими беспредельными просторами жизни. Беспредельными проcторами и русского материального мира. Все это вместе придавало декабрьским вечерам, их рождению, придает им до сих пор (Гаккель Писал сей обзор десяти рихтеровских фестивалей в 1990 году – Т. Г.-Г.), какое-то живительное наряжение…
В камерном внсамбле мы наблюдаем музицирование, в котором никто не играет за чужой счет, мы наблюдаем способность умолкнуть и дать место другому, наблюдаем некое просветлеиие. Это и есть существование в неком музыкальном доме. Я бы сказал, что нигде и никогда качество слушания не было лучше, чем на Декабрьских вечерах».
Наталия Гутман и Святослав Рихтер
Сказано удивительно проникновенно и точно. Страстная творческая стезя Рихтера – камерное музицирование, его великое прирожденное искусство быть ПАРТНЕРОМ В АНСАМБЛЕ, в котором он не имеет себе равных, но где он всегда, готов принять в свой «круг» аристократов музыкального духа молодых поколений, чтобы окунуть их в свой глубочайший творческий максимализм и неистовство любви к утонченно-высокому и беспредельному, как сама жизнь, воплощенная в музыке и живописи всех эпох, – не это ли единственная в своем роде суть декабрьских вечеров?!
А постоянными партнерами и единомышленниками Рихтер, в программах фестиваля, имевшего такие яркие тематические символы, как «Мир романтизма», «Век Моцарта», «Чайковский и Левитан», «Ансамбли, сотворчество, содружество, гармония», «Звездный час», стали такие прославленные ныне музыканты, как Наталия Гутман, Юрий Башмет, Олег Каган (преждевременно ушедший), Элисо Вирсаладзе, Гидон Кремер, квартет Бородина и многие другие, в том числе и западноевропейские и американские исполнители.
Врезался в память своей художественной мощью фестиваль 83-го года, имевший название «Образы Англии. Традиции и фантазии». Не талько чудом портретной живописи, густо наполнившей стены Белого зала, но редкой, неведомой музыкой, которую Рихтер всегда счастлив открыть своим слушателям, а – главное – колдовским представлением оперы Бенджамина Бриттена «Поворот винта», поставленной режиссером… Святославом Рихтером.
Здесь пианист искал и находил родственные скрещеиия музыки, живописи, актерского представления и самого зрительно-конструктивного образа оперы.
Именно в Декабрьских вечерах осуществлялось его невоплощенное режиссерское призвание, когда он каждый раз искал и находил особенную тему, особый ракурс концертов, интересных для возможностей музея, сам разрабатывал сценарий, выстраивал мизансцены и обдумывал интерьер, участвуя в развешивании картин и т. д. А основное, он находил «главный тон», «главную интонацию» каждого фестиваля, призванного погрузить слушателей в новый и бесконечный мир музыкально-художественных ассоциаций и впечатлений.
“Есть особое настроение, сопутствующее концерту в музее. В величественном ннтерьере зала, среди творений Микеланджело , Вероккьо, Донателло слушатели, как мне кажется, необычайно чутки к музыке,
— говорит Святослав, Теофилович.
Святослав Рихтер и Бенджамин Бриттен
Мне вспоминается один эпизод, связанный с Декабрьскими вечерами 84-го года, имевшими девиз «Мастера ХХ века». Их кульминацией стало Фортепианное трио дмитрия Шостаковича в исполнении бесподобного ансамбля: Святослав Рихтер, Олег Каган, Наталья Гутман. Изумительная, глубокая, смелая интерпретация!
“В чем секрет подобного нового, нетрадиционного интонирования этого сочинения?
– спросила я Святослава Теофиловича.
“Какой же тут секрет? Какая тут нетрадиционность? Точное исполнение текста – вот и все. Слава Богу, написано Шостаковичем. Что же там еще можно прибавить? Но! .. (пианист сделал интригующую паузу. – Т. Г.-Г.) НУЖНО ЧЕСТНО ПРОЧУВСТВОВАТЬ ТО, ЧТО ЕСТЬ.
В этих словах – «его все озаряющее присутствие», – воплощение скромного творческого гения Человека в обличье Музыканта.
«Святослав Рихтер стал для своего поколения больше, нежели знаменитый артист. В быту, как и в искусстве, он тоже сотворил свое особенное «рихтеровское пространство», духовное поле, куда не проникает низменное, плоское, одномерное…
Могучий облик излучает и притягивает. Любой человек видит: перед ним легенда. Живая, радующая нас своим необычайным существованием и остающаяся навсегда! Легенда»,
— пишет Вера Горностаева.
12.08.2016
Святослав Рихтер
Легенда жизни Святослава Рихтера, сложившаяся к его 70-летию, которое отмечал весь музыкальный мир в 1985 году.
“Он зрел картины Божьего суда,
Он побывал в чистилище и, зная
Дорогу в рай, достиг при жизни рая,
Чтоб молвить правду, воротясь сюда.”
Микеланджело Буонарроти
Отвечая однажды на вопрос студента:
«Будете ли вы преподавать?»
– Святослав Рихтер воскликнул:
«Нет, нет, не буду. Я еще сам все время учусь!»
Кажущаяся курьезность ответа в действительности обнажает правду единственного в своем роде максимализма, юношеской непресыщенности души великого музыканта.
Святослав Рихтер всегда умел и жаждал учиться у жизни, у природы, у творцов классического искусства, избегая банальных привязок к узко ремесленному цеху. И потому, наверное, его путь к вершинам музыкального исполнительства похож на легенду о блестящем самоучке, который, однако, никогда не был «вундеркиндом».
Он пришел в музыку поздно. В юности создавал собственные музыкальные спектакли, выступая как композитор, драматург, режиссер и актер. И не удивительно, что на вопрос:
«Кто ваш любимый композитор?»
– Рихтер отвечает:
«Тот, который совсем не писал фортепианную музыку, – Вагнер. Вагнер перешагнул рамки своего профессионализма. У него все сливается – музыка, театр, литература, дирижирование… »
Ответ Рихтера высвечивает сокровенное – жизнь его духа в обширнейшей сфере искусств, его жажду художественного синтеза.
Строго говоря, его школьной скамьей стала сразу Московская консерватория, а точнее – класс Генриха Густавовича Нейгауза, куда был зачислен в 1937 году концертмейстер Одесского оперного театра Святослав Рихтер, не имевший никаких документов о начальном музыкальном образовании. А было ему в ту пору 22 (!) года – возраст, когда крупные музыканты уже завоевывают мировую известность…
Зато и наверстал упущенное в один вечер! То был памятный осенний вечер дебюта Рихтера с Шестой сонатой Прокофьева в Малом зале Московской консерватории в 1940 году. Перед ошеломленной публикой предстал не «ученик Нейгауза» (игравшего в первом отделении концерта), но законченный пианист-новатор, вулканический художник, артист мирового класса.
Генрих Нейгауз не случайно называл Рихтера
«учеником нашей страны, нашего времени и нашего народа. И только в последнюю очередь своим».
Он не стеснялся признаваться, что до конца дней своих будет не только восхищаться Святославом Рихтером, но и… учиться у него. Неутолимая жажда «ученичества» скрепила узы деликатнейшего из союзов Учителя и Ученика.
Святослав Рихтер. Фото – Эдуард Левин
Между тем Рихтер всегда поражал именно комплексом ярчайших черт «школы», русской музыкально-исполнительской классической традиции, на знамени которой написаны Человечность, Правда и Красота. Его гигантская одухотворенная виртуозность возвращала фортепиано его царственное положение на концертной эстраде ХХ века.
«Такого мастера, как Святослав Рихтер, могла взрастить и выпестовать лишь лучшая музыкальная школа, какую знает мир»,
– признавалась Розина Левина в дни первых гастролей советского пианиста в США в 1960 году. Рихтера назвали «пианистом века», олицетворяющим собой гений русского народа. В нем увидели живое воплощение «легендарных гигантов клавиатуры прошлого», один из которых – Антон Рубинштейн, основоположник русского концептуального пианизма, словно предвидя явление Рихтера, изрек известный афоризм:
«Воспроизведение – это второе творение».
Именно авторское, сверхмощное по творческой энергии, созидательное начало делает Рихтера интерпретатором, конгениальным исполняемым авторам. Именно феноменальный артистический максимализм, дар перевоплощения, позволяющий бесконечно глубоко погружаться в своеобразный мир композитора – будь то Бетховен, Шуберт, Шопен, Скрябин, Прокофьев и кто угодно еще – составляет тайну всеохватывающего универсального дарования пианиста.
«Искать автора» – иначе «дорога в никуда».
Так лаконично определил однажды свою проблему Рихтер в беседе с журналистами…
Взойдя на вершину исполнительского мастерства и обретя к 60-тым годам мировую славу, он продолжал «расти». Он продолжал свой путь к совершенству, который для него в этой земной (а быть может, и не только земной!) жизни не завершится никогда.
Мощный дух Рихтера, помноженный на исключительное виртуозное дарование, меняет облик его пианизма постоянно, заставая воображение слушателя врасплох. На смену демоническому приходит аскетическое; взамен отрешенному, холодному – глубоко человеческое. Но как говорит о нем Юрий Башмет:
«И уж никак не отнесешь его к «романтическому» направлению или «интеллектуальному». Это тот самый сплав всех оттенков исполнительского мастерства и всех человеческих качеств, который и дает ему право считаться великим…
Он какой-то бездонный, Рихтер… От него словно излучение какое-то идет… Он одним своим присутствием «вытягивает» из человека максимум» (будь этот человек партнером по музыкальному ансамблю или дружескому общению, или, наконец, просто рядовым слушателем.– Т. Г.-Г.).
И далее Юрий Башмет размышляет:
«Подарит ли природа миру еще одного такого музыканта? Если уже и родился другой такой же великий, то пусть он сначала доживет до этого возраста (то есть до 70-летия. – Т. Г.- Г.), и так же растет, и так же играет, пусть он станет величиной хотя бы вполовину того, что сейчас собой представляет Рихтер… Может быть, природа и одарит его комплексом каких-то исходных данных, но сможет ли он с ними справиться? А Рихтер справился. Уже очень давно».
Святослав Рихтер. Фото – Эдуард Левин
Еще студентом Святослав Рихтер переиграл «всю музыку» – камерную, оперную, симфоническую – и приобщил к ней коллег по Московской консерватории. Таких «рихтеровских» музыкальных собраний студенческого кружка, как вспоминают их участники, состоялось около ста (!). В истории Московской консерватории – ни до, ни после Рихтера – ничего подобного не бывало.
«Музыку он знает всю. Вспоминаю, как они общались с Нейгаузом. Тот подходил к роялю и наигрывал: «А вот в «Электре» Штрауса, Слава, ты помнишь?..» Так они с Генрихом Густавовичем разговаривали».
– рассказывает Нина Львовна Дорлиак.
А мы, консерваторская молодежь, каждый месяц устремлялись на новые «бездонные» программы концертов Рихтера, которые он посвящал «отдельно взятым» композиторам, как-то: Бах, Бетховен, Шуберт, Шуман, Лист, Дебюсси, Рахманинов, Прокофьев, Шостакович – и несть им числа. Монографический тип концертов был его страстью, а для нас – огромным впечатлением-открытием, побуждающим нашу мысль и воображение – вслед за Рихтером – «выйти из берегов».
«Помню его первые концерты в Москве. Облик молодого, стройного, идущего по сцене стремительно и плавно. Был волнующий контраст между закругленной пластикой походки и яростной волей, сокрушительной мощью, которые слышались в его игре. Зал ощущал охватывающий плен, особое влияние… Стихия в игре Рихтера так же запомнилась и впечаталась в сознание, как и побеждающий ее интеллект. Уже ясно становилось, что есть высшее и не имеет слов… »
– пишет Вера Горностаева.
Его фортиссимо ошеломляло звуковой громадой и напряжением. Его пиано-пианиссимо зачаровывало, заколдовывало бездной оттенков и неземной отстраненностью. Рихтеровский фортепианный «оркестр» переливался фантастическим многоцветьем, сулящим приближение к тайнам непознанных звуковых миров.
А темпы, темпы!.. Его ураганные темпы игры порой ломали все представления о границах человеческих возможностей. Его темперамент, словно заряженный сверхвысокой энергетикой высших миров, придавал его облику черты и повадку молодого воина, бросающегося в сражение. Об этом особом состоянии артистического экстаза молодого Рихтера известный музыкальный критик и знаток пианистического искусства Давид Рабинович писал:
«… Взгляните на его пальцы, вгрызающиеся в клавиатуру, на его ноги, исступленно топчущие пол около педалей. Это не эксцессы показного эстрадного темперамента – тут, пожалуй, уместнее вспомнить слово «берсеркер», которым норманны некогда обозначали неистовство, в бою охватывающее викингов».
Но мы знали и другого Рихтера – статуйно-неподвижного, отрешенного, почти холодного, почти недоступного для неискушенного слушателя; Рихтера, «музицирующего» наедине с Богом, живущим в его непостижимой музыкальной душе; Рихтера, играющего очень долго и очень тихо свои «божественные длинноты»…
Но об этом «неприступном» Рихтере – олимпийце всегда хотелось сказать словами Бузони (о Бетховене):
«Его не назовешь божественным, он слишком человечен, в этом его величие…»
“Мне многого хочется. И не потому, что я честолюбив или разбрасываюсь. Просто я многое люблю, и меня никогда не оставляет желание донести все любимое до слушателей”,
– признается Рихтер. Однажды ему задали весьма характерный вопрос:
“Вы играете «всю музыку». И все же признаете ли вы перемены вкусов, как реагируете на моду на того или иного композитора?
Рихтер ответил:
“Мода на какого-то композитора, на определенный род музыки возможна только в дилетантской среде. Настоящее искусство неподвластно моде, оно живет века. И нужно играть все достойное, истинное.
В Рихтере все огромно, все вырывается за пределы привычных норм и представлений. Став пианистом, он умудрился, по существу, быть и композитором, и дирижером, и артистом-режиссером, а впоследствии – и живописцем (кстати, он брал уроки рисования у обожаемого им Фалька). Только все эти профессии слились в грандиозном сплаве его пианизма, равного которому не знал ХХ век.
“Нетерпение! Нетерпение! Все более одухотворенный звук! Чудо должно быть!..
Святослав Рихтер. Фото – Эдуард Левин
Эти удивительные, полные динамизма и мечтательности слова говорил Святослав Теофилович певцам коллективов Всесоюзного радио, репетируя с ними Шесть хоров для женских и детских голосов Рахманинова. Записанная на пленку и переданная в эфир, эта уникальная репетиция станет материальной крупицей памяти о «чудоискательстве» великого артиста-музыканта. Он верит в чудо – в искусстве и в жизни. Всегда ждет неожиданного, необыкновенного. И сам творит его.
“Я думаю, что все исполнительское искусство вообще построено на неожиданности…
– говорит Рихтер. Но в том-то и дело, что в своих вечных поисках «чуда» и «неожиданности» музыкального решения пианист бесконечно точен и строг, как профессионал-интерпретатор. Строгое отношение к своему искусству, говорит он,
«мгновенно связывает тебя с концертным залом», а «стихия музыки, подчинившая тебя, не оставляет места праздным мыслям… Тогда важно одно – идея, сформулированная композитором, как ценность, которой предстоит жить в звуках».
Так говорит музыкант о мгновениях своего строгого концертного творчества, которое возвышает и артиста, и слушателя, и самого творца.
Режиссер рижской киностудии Гунар Пиесис, снимавший фильм «Святослав Рихтер», писал:
«Удивительный он человек. Гениальное и простое в нем рядом. Как обаятелен и прост он в беседе с рыбаками! Какой огромной эмоциональной силой заряжено его восприятие!.. Музыка, живопись, литература, природа – все это связано неразрывно в его восприятии и все это проникает в его творчество путями неведомыми, делая его всеобъемлющим, раздвигая для слушателей границы прекрасного беспредельно… »
Нейгауз гордился «универсализмом» Рихтера, способного воспроизводить своим искусством не только духовный мир композитора, но и мир целой эпохи.
Мы, современники Рихтера, его слушатели и «ученики», хорошо знаем, что такое всепокоряющая магия его интерпретаций: кажется, вся мощь его феноменальной памяти и культуры, весь его прометеев труд и «нетерпение души» переливаются в эти фортепианные откровения, а точнее сказать – необъятные космические миры духовного созидания, где сливаются все начала и стихии бытия, казалось бы, неподвластные рукам единственного музыканта. Знакомое ощущение: будто играет не один человек.
«Все, что мы слышали, выходило за пределы просто фортепианной музыки. Казалось, на сцене огромный оркестр, спаянный единой волей творца, стихия звуков. Мы забыли, что перед нами пианист. Мы видели художника, творца-композитора, дирижера, живописца… »
– писали, например, слушатели города Ужгорода в дни гастролей Рихтера. А гастроли предпринимал Рихтер фантастические.
70-летний мастер совершал многомесячные турне по просторам Сибири, Средней Азии, Дальнего Востока, республикам Прибалтики и Кавказа, в Молдавии, Белоруссии и на Украине, не пропуская и самых маленьких городов, и небольших поселков, не отказывая ни школам, ни сельским клубам, играя порой в помещениях, где до него не играл ни один пианист. Он мог играть в полутьме, при одной-единственной зажженной лампе, поставленной на пюпитр.
Его театрально-режиссерская фантазия порождает планы самые неожиданные. Он может предложить кинооператору снимать руки цианиста с самых невероятных точек: например, из-под рояля или с потолка. Его неуемная фантазия может превратить старый амбар для зерна в концертный зал.
Так случилось в предместье французского города Тура, где по идее Рихтера «перевернутая лодка» деревянной постройки «Гранж де Мэле» (чудо плотницкого искусства ХIII века!) стала сводом концертного зала – центром притяжения лучших музыкальных сил мира на протяжении трех десятилетий!
Об этих интереснейших событиях биографии Рихтера рассказывает Нина Львовна Дорлиак:
«Двадцать лет назад (то есть в середине 60-х годов. – Т. Г.-Г.) Рихтер давал концерт в Национальном театре города Тура, во Франции. “Садом Франции” называл Рабле эти края. Местное общество друзей музыки “уловило” то, что витало… Создать фестиваль Рихтера! Провезли его по всем окрестностям, по всем замкам.
Наконец главный архитектор Тура, Пьер Буаль, привез его в старинный амбар “Гранж де Мэле”, постройку ХIII века. Амбар был полон сена, кукурузы, но… акустика оказалась уникальной. С той поры ежегодно выступают тут музыканты мирового масштаба, подчиняющиеся инициативе Святослава Теофиловича с кротостью поразительной.
Здесь дважды пел Дитрих Фишер-Дискау, Элизабет Шварцкопф, играл Давид Ойстрах, квартет имени Бородина, выступали певицы Криста Людвиг (с Венской Оперой), Барбара Хендрикс, Грэс Бэмбри, Джесси Норман, оркестры Пьера Булеза, Лорина Мазеля, Карла Рихтера, «Моцартеум» из Австрии, оперы Б. Бриттена шли в составе исполнителей из Ковент-Гардена. И неизменно ежегодно – Рихтер, Рихтер, Рихтер… »
Ирина Антонова и Святослав Рихтер
В программке одного из туринских фестивалей середины 80-х годов говорилось:
«ЕГО ВСЕ ОЗАРЯЮЩЕЕ ПРИСУТСТВИЕ притягивает артистов и меломанов, которые хорошо знают, что там, где находится Рихтер, они найдут качество, чистоту стиля и вдохновение».
На одном из фестивалей в Туре по приглашению Рихтера побывала Ирина Александровна Антонова, директор Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. И сразу задала вопрос «вдохновителю» фестиваля: почему в Туре, почему не в Москве?
Рихтера не пришлось долго уговаривать. Ведь он давно, еще с середины 50-х годов, играл в «цветаевском доме» на Волхонке. Как вспоминает Ирина Александровна, первый концерт состоялся между итальянским и греческим двориками, когда пела Дорлиак, а Рихтер ей аккомпанировал.
Потом он играл в музее в самых разных залах самые изысканные свои программы: поздние сонаты Бетховена, всю знаменитую серию фортепианных и вокальных произведений Шуберта, музыку Дебюсси и Шимановского, двойной концерт для скрипки и фортепиано Альбана Берга…
Рихтер загорелся. И родились в снежном декабре 1981 года в Музее на Волхонке «декабрьские вечера» – чудо московской элитарной музыкальной культуры и просвещения, сконцентрировавшихся вокруг гипнотической личности «пианиста века». Их особенностью и непременным условием, по замыслу Рихтера, стала глубоко продуманная и каждый раз заново созданная художественно-насыщенная среда – воплощение рихтеровской идеи синтеза, созвучия искусств изобразительного и музыкального.
Белый зал Музея изящных искусств. Снежно-белая московская зима. Кажется, невозможно было отыскать лучшего фона и образа Московских «декабрьских вечеров», о которых замечательно написал однажды петербургский музыковед Леонид Гаккель:
«Здесь сыграли какую-то роль ключевые для русской культуры, в особенности для московской, понятия о зиме, о снеге, о каком-то укрытии под снегом за зимней пеленой. Особенно, мне кажется, это важно для Москвы, это какой-то тип русского общения, который всегда предполагает некую скорлупу, защиту. Снег, зима испокон века были такой защитой для культуры в Москве, в России вообще…
И 81-й год, когда очень сильно замело снегами, вызвал потребность укрыть и сделать снег союзником, как сказано у Пастернака – «Зимний вечер, сочувствующий союзник».
И когда сегодня мы смотрим по сторонам, когда чувствуем, что нет никакой защиты и негде укрыться, то это значение Декабрьских вечеров как укрытия под снегом, как укрытия среди зимы… кажется еще более существенным. Для русской музыки очень терпким является контраст между простором русской беспредельности, русской открытости и духом камерного творчества, камерного музицирования.
В этом есть какая-то острота, неведомая западной культуре. Там нет такого контраста между музицированием в узких стенах и широкимими беспредельными просторами жизни. Беспредельными проcторами и русского материального мира. Все это вместе придавало декабрьским вечерам, их рождению, придает им до сих пор (Гаккель Писал сей обзор десяти рихтеровских фестивалей в 1990 году – Т. Г.-Г.), какое-то живительное наряжение…
В камерном внсамбле мы наблюдаем музицирование, в котором никто не играет за чужой счет, мы наблюдаем способность умолкнуть и дать место другому, наблюдаем некое просветлеиие. Это и есть существование в неком музыкальном доме. Я бы сказал, что нигде и никогда качество слушания не было лучше, чем на Декабрьских вечерах».
Наталия Гутман и Святослав Рихтер
Сказано удивительно проникновенно и точно. Страстная творческая стезя Рихтера – камерное музицирование, его великое прирожденное искусство быть ПАРТНЕРОМ В АНСАМБЛЕ, в котором он не имеет себе равных, но где он всегда, готов принять в свой «круг» аристократов музыкального духа молодых поколений, чтобы окунуть их в свой глубочайший творческий максимализм и неистовство любви к утонченно-высокому и беспредельному, как сама жизнь, воплощенная в музыке и живописи всех эпох, – не это ли единственная в своем роде суть декабрьских вечеров?!
А постоянными партнерами и единомышленниками Рихтер, в программах фестиваля, имевшего такие яркие тематические символы, как «Мир романтизма», «Век Моцарта», «Чайковский и Левитан», «Ансамбли, сотворчество, содружество, гармония», «Звездный час», стали такие прославленные ныне музыканты, как Наталия Гутман, Юрий Башмет, Олег Каган (преждевременно ушедший), Элисо Вирсаладзе, Гидон Кремер, квартет Бородина и многие другие, в том числе и западноевропейские и американские исполнители.
Врезался в память своей художественной мощью фестиваль 83-го года, имевший название «Образы Англии. Традиции и фантазии». Не талько чудом портретной живописи, густо наполнившей стены Белого зала, но редкой, неведомой музыкой, которую Рихтер всегда счастлив открыть своим слушателям, а – главное – колдовским представлением оперы Бенджамина Бриттена «Поворот винта», поставленной режиссером… Святославом Рихтером.
Здесь пианист искал и находил родственные скрещеиия музыки, живописи, актерского представления и самого зрительно-конструктивного образа оперы.
Именно в Декабрьских вечерах осуществлялось его невоплощенное режиссерское призвание, когда он каждый раз искал и находил особенную тему, особый ракурс концертов, интересных для возможностей музея, сам разрабатывал сценарий, выстраивал мизансцены и обдумывал интерьер, участвуя в развешивании картин и т. д. А основное, он находил «главный тон», «главную интонацию» каждого фестиваля, призванного погрузить слушателей в новый и бесконечный мир музыкально-художественных ассоциаций и впечатлений.
“Есть особое настроение, сопутствующее концерту в музее. В величественном ннтерьере зала, среди творений Микеланджело , Вероккьо, Донателло слушатели, как мне кажется, необычайно чутки к музыке,
— говорит Святослав, Теофилович.
Святослав Рихтер и Бенджамин Бриттен
Мне вспоминается один эпизод, связанный с Декабрьскими вечерами 84-го года, имевшими девиз «Мастера ХХ века». Их кульминацией стало Фортепианное трио дмитрия Шостаковича в исполнении бесподобного ансамбля: Святослав Рихтер, Олег Каган, Наталья Гутман. Изумительная, глубокая, смелая интерпретация!
“В чем секрет подобного нового, нетрадиционного интонирования этого сочинения?
– спросила я Святослава Теофиловича.
“Какой же тут секрет? Какая тут нетрадиционность? Точное исполнение текста – вот и все. Слава Богу, написано Шостаковичем. Что же там еще можно прибавить? Но! .. (пианист сделал интригующую паузу. – Т. Г.-Г.) НУЖНО ЧЕСТНО ПРОЧУВСТВОВАТЬ ТО, ЧТО ЕСТЬ.
В этих словах – «его все озаряющее присутствие», – воплощение скромного творческого гения Человека в обличье Музыканта.
«Святослав Рихтер стал для своего поколения больше, нежели знаменитый артист. В быту, как и в искусстве, он тоже сотворил свое особенное «рихтеровское пространство», духовное поле, куда не проникает низменное, плоское, одномерное…
Могучий облик излучает и притягивает. Любой человек видит: перед ним легенда. Живая, радующая нас своим необычайным существованием и остающаяся навсегда! Легенда»,
— пишет Вера Горностаева.
