Интервью с Т. А. Зеликман (автор - Владимир Нузов, Нью-Джерси)
Татьяна Зеликман и ее ученик, победитель конкурса имени Чайковского Даниил Трифонов. Москва, июнь 2011 г.
Моя собеседница — знаменитый педагог, преподаватель фортепиано, чьи ученики на протяжении многих лет добиваются поразительных результатов.
— Татьяна Абрамовна, позвольте в самом начале нашей беседы поздравить вас с очередным достижением: завоеванием вашим учеником Даниилом Трифоновым сразу двух наград на завершившемся в Москве конкурсе имени Чайковского: гран-при и золотой медали за первое место в конкурсе пианистов. Вы сразу поняли, что он — исключительно одаренный мальчик, или его талант раскрылся не сразу?
— Да, я сразу поняла, что мальчик талантливый. Но чего он достигнет в будущем, предвидеть было, конечно, невозможно. Любой родитель не может знать, что ждет его ребенка — он лишь старается сделать все возможное для его развития... Данилка (так зовут его домашние) приехал ко мне из Нижнего Новгорода девятилетним, но уже играющим на рояле. Его родители поняли, что ему нужно учиться в Москве, в такой школе, как наша — Одиннадцатилетка имени Гнесиных. Обменять свою квартиру им удалось только на жилье в подмосковном городе Железнодорожный. Оттуда Даник вместе с мамой отправлялся на маршрутном такси до станции, затем — электричкой до Курского вокзала, а там еще на метро. Полтора часа на дорогу в один конец! Родители принесли себя в жертву одаренному сыну — это совершенно очевидно.
— Они кто по профессии?
— Оба — музыканты. Отец был композитором, я говорю был, ибо, переехав в Подмосковье, он стал заниматься маркетингом, потому что своей профессией он не мог обеспечить даже транспортные расходы сына и жены. А мама Диниила закончила теоретический факультет Нижегородской консерватории, преподавала в этом городе, а, оказавшись в Подмосковье, занималась только тем, что возила сына в школу, несколько часов ожидала, когда кончатся его занятия, и везла его обратно.
— Моя дочь, как вы знаете, тоже выпускница школы имени Гнесиных. В то время она называлась десятилеткой...
— «Десятилетка» — старое название специальных музыкальных школ в нашей стране. На самом деле уже давно в этих школах 11 классов плюс так называемая «нулевка» — подготовительные классы, где дети могут заниматься с пяти или шести лет, то есть за год или два до поступления в первый класс. Теперь, в результате бесконечных экспериментов с нашим образованием, в наших школах после третьего класса сразу идет пятый (смеется). Хотя, по сути, количество музыкальных классов осталось тем же, последним классом стал двенадцатый.
— Я знаю, что в минувшем году, когда отмечался ваш юбилей, в Москву съехались ваши ученики, живущие в разных странах и гастролирующие по всему миру: Константин Лифшиц, Александр Кобрин, Елена Розанова, Михаил Мордвинов — всех не перечислить. Можно ли говорить о школе Зеликман?
— Ну, об этом должен говорить кто-нибудь другой. Я уже 45 лет работаю в средней специальной музыкальной школе имени Гнесиных, а последние 12-13 лет совмещаю эту работу с преподаванием в Гнесинской академии (раньше — Институт имени Гнесиных). За это время положено много труда, чтобы помочь ученикам стать профессиональными музыкантами. И многие из них стали концертирующими пианистами, а какая награда нужна еще педагогу?
Вернемся к юбилею. То, что ребята приехали из разных стран, проявили инициативу в организации концерта и играли на нем — для меня было огромной радостью. В этом концерте только двое моих нынешних учеников смогли «поместиться»!
— Александр Кобрин, о котором я упомянул, является победителем конкурса Вэна Клайберна в США, конкурса Бузони в Больцано (Италия) и других, Даниил Трифонов — обладатель гран-при конкурса Чайковского, ваши ученики принимали участие во многих других крупных международных конкурсах... Мой дилетантский вопрос, Татьяна Абрамовна: можно ли говорить о самом престижном пианистическом конкурсе в мире?
— Одного, какого-то самого главного конкурса, нет. Есть несколько конкурсов, открывающих перед пианистом широкую гастрольную дорогу. Именно это важно, а не слава или размер денежной премии. Победа в одном из таких конкурсов дает музыканту возможность получить контракт и начать серьезную концертную деятельность. Но и это нужно «удержать», сумев не потерять к себе интереса как менеджеров, так и публики.
Кстати говоря, в нынешнем году престиж конкурса имени Чайковского был возрожден: было очень много публики, многочисленные отзывы в СМИ.
По интернету была организована прямая трансляция конкурса на разные страны, чего раньше не бывало. Я заметила здесь и представителей многих фортепианных фирм, таких, как «Стэйнвэй», «Фациоли», «Ямаха», представителей менеджерских компаний. Это дает надежду на то, что на следующий конкурс Чайковского приедет больше музыкантов из Европы и Америки.
— Судя по всему, Татьяна Абрамовна, вы не против конкурсов?
— Увы! В конкурсах я вижу, в основном, отрицательные моменты. Спортивные состязания и искусство, согласитесь, вещи несовместные. Кто первый в творчестве, кто второй — вопросы некорректные. Однако, конкурсы, к сожалению, стали частью жизни общества, поэтому и музыканты, и люди некоторых других профессий вынуждены в них участвовать, чтобы как-то заявить о себе. Часто музыканты очень интересные, очень талантливые не слишком-то подходят к конкурсному стандарту, где нужны железная выдержка и нервы, где требуется обязательный набор качеств, способных удовлетворить любого члена жюри.
— Они что же — не совпадают с набором качеств, необходимых для концертирующего пианиста?
— Скажем так: не полностью совпадают. Я не очень себе представляю, например, Владимира Софроницкого (чье искусство сыграло огромную роль, в частности, и в моем формировании как музыканта) участником какого-нибудь конкурса! Более того: я думаю, что целый ряд ныне здравствующих прекрасных музыкантов могли бы не пройти на второй тур того или иного конкурса — либо из-за того, что у них нет железных нервов, и это могло бы привести к техническим потерям; либо они играют слишком нетрадиционно, что у некоторых членов жюри может вызвать если не возмущение, то весьма скептическое отношение. Есть и другие отрицательные моменты, обусловливающие неуспех музыканта на конкурсе. А членам жюри быть каждый раз абсолютно справедливыми невозможно. Они ведь разные люди, со своими предпочтениями — даже без учета «необъективных» причин. Просто у членов жюри могут быть — да и, как правило, имеют место быть! — разные вкусы. И в итоге равнодействующая указует на вполне среднее арифметическое дарование (Не так ли получается при выборе нобелевских лауреатов по литературе? — В.Н.).
И последнее о конкурсах: для успеха в них нужно большое везение, счастливое стечение обстоятельств: как удастся собраться во время игры, насколько удачно выбрана программа, каков состав жюри — большой набор реалий и случайностей. Некоторые конкурсанты от тура к туру играют лучше, другие выкладываются по максимуму сразу, дальше — спад. Но если уж молодой музыкант идет на конкурс, он психологически должен быть готов получить «бекар», то есть быть готовым к неуспеху.
— Ну а если музыкант скачет с одного конкурса на другой, когда ему готовить свою, оригинальную, программу?
— Это тоже одна из серьезных проблем: конкурсант уже не думает о творческом росте, а повторяет старые, наверняка выученные вещи, тем более, что они довольно часто от конкурса к конкурсу повторяются.
Но я нахожусь внутри этой жизни, поэтому, несмотря на мое критическое отношение к конкурсам, я стараюсь всеми силами помочь своим ученикам и разделяю с ними как их победы, так и неудачи.
— Вернемся к Даниилу, который продолжает свое музыкальное образование в Америке. Сформировался ли он в свои 20 лет как пианист и как человек?
— Я хотела бы этот вопрос разделить на две части. Приезд Даниила в Америку не случаен: обучаясь последние два года в школе, он успешно выступал в Америке как стипендиат благотворительного фонда Наума Гузика и Константина Орбеляна. После окончания школы этот американский фонд предложил Данику спонсировать его обучение в США. Сейчас он является студентом Кливлендского университета, где занимается у прекрасного пианиста и педагога, также представителя русской фортепианной школы, Сергея Бабаяна. Прошедший сезон стал, без преувеличения, звездным для Даниила, так как принес ему большой успех сначала на конкурсе Шопена в Варшаве, где он был удостоен третьей премии, но был любимцем публики и получил множество концертных ангажементов. Затем, в мае 2011 года, блестящая победа на конкурсе имени Артура Рубинштейна в Тель-Авиве, и сразу же вслед за этим — I премия и гран-при на конкурсе Чайковского. От одного этого может закружиться голова! Такие потрясающие успехи, конечно, базируются на уже накопленном «багаже», но следует отдать должное новому педагогу Даниила. Он проявил горячую заинтересованность в своем ученике и стимулировал его ко всем последним свершениям, которые принесли ему огромный «рывок» в артистической карьере. Я могу только поблагодарить и поздравить своего коллегу!
Самое главное сейчас для Даниила — достойно выдержать «бремя побед», не задохнувшись от чрезмерного количества концертов, продолжая серьезно учиться и расширять свой репертуар. При той интенсивной концертной деятельности, которая его ожидает, это очень непросто...
Теперь по поводу второй части вашего вопроса. Профессионально Даниил достиг весьма высокого уровня. Уже его успех на Шопеновском конкурсе в Варшаве означает, что он прекрасный пианист. А выиграть в 17 лет, будучи еще школьником, конкурс пианистов в Сан-Марино, в котором участвовали «юноши» до 32 лет! Победа именно в этом конкурсе дала ему и концерты, и менеджмент, как раз сейчас занимающийся его делами. Концертировать он начал еще будучи школьником!
И все-таки: нельзя сказать, что человек в 20 лет уже полностью сформировался. По-моему, это было бы даже плохо. Он еще очень юный, я бы сказала, совсем мальчик — очень славный, искренний, чистый. Мне кажется, ему еще предстоит долгий путь, и человеческий, и музыкантский. Самое главное, чтобы он шел, что называется, вглубь.
— Можно ли Даню назвать пианистом-романтиком?
— Конечно. Это следует из его репертуарных пристрастий. В 16 лет Даниил стал лауреатом международного Скрябинского конкурса, который проходит в Москве. Программа этого конкурса весьма трудная и вся состоит из романтического репертуара. Еще раньше он участвовал в юношеском Шопеновском конкурсе в Пекине, где тоже стал лауреатом; наконец — Шопеновский конкурс в Варшаве... Он и Шумана очень любит... Что будет дальше — посмотрим.
— Ну хорошо. Поделитесь, пожалуйста, Татьяна Абрамовна, основными принципами обучения и воспитания таких сверходаренных детей, как Трифонов, Кобрин, Лифшиц, другие из «обоймы победителей».
— Я думаю, один из самых важных принципов — это отсутствие педагогической догмы. Все мои ученики исключительно разные. Поэтому, если говорить о школе, то я даже затрудняюсь назвать, определить какие-то одинаковые принципы обучения. Речь может идти только об основополагающих профессиональных навыках и о моих собственных музыкантских принципах, которыми я руководствуюсь, часто проявляющихся подсознательно. Мои ученики, повторюсь, очень и очень разные, я их таковыми и воспринимаю, и надеюсь, что все они играют по-разному. Сверхзадача настоящего педагога — помочь каждому ученику реализовать свою индивидуальность. Увидеть особенность каждого юного дарования — это, конечно, во многом вопрос интуиции. С другой стороны, есть такая вещь, как профессионализм. Та профессиональная база, которой обладает музыкант, и называется школой. Мне нередко приходится давать мастер-классы и в России, и за рубежом. И я довольно часто встречаю очень способных, любящих музыку людей, не умеющих, однако, элементарно владеть инструментом, грамотно читать текст и так далее. Иначе говоря: нельзя начинать строить дом с 3-го этажа! Я считаю своим долгом по возможности дать своим ученикам профессиональную культуру. А особенно талантливым необходимо иметь как можно больше художественных средств в своем распоряжении, которыми они могли бы свободно владеть.
Когда я слушаю ученика, я делаю это непредвзято, стараюсь отталкиваться от того материала, который предоставляет мне он сам. Попробую провести аналогию с тем, как работает скульптор. Он ведь лепит из разных материалов: из глины, мрамора, бронзы, да? И каждый материал требует технических и художественных решений, присущих только этому материалу! Материал сам ему подсказывает многое. Работая с учеником, я стараюсь следовать тому же принципу — именно тогда работа становится творческой...
— Когда-то российское музыкальное образование считалось лучшим в мире. Какие насущные проблемы вы видите в нем сейчас?
— Сейчас в России, к сожалению, ломают образование вообще. И происходит это потому, что Россия подписала какое-то Болонское соглашение. Не знаю, зачем обязательно нужно было его подписывать, но, по моему глубокому убеждению, музыкального образования оно не должно было касаться никоим образом. Основы нашего музыкального образования были заложены еще в XIX веке, когда Антон и Николай Рубинштейны основали в Петербурге и в Москве консерватории, в которых имелись так называемые «младшие отделения». В Москве на «младшем отделении» у знаменитого Зверева учились многие, в том числе Рахманинов, который перешел потом на старшее отделение той же консерватории. Ярким примером подвижничества являлась семья Гнесиных. Их школа была основана в 1895 году, затем разрослась в целый «комбинат» учебных заведений — и это несмотря на все тяготы советского времени! А сейчас имеющая более чем столетнюю традицию школа профессионального музыкального образования фактически под угрозой разрушения. Главное, что на образование и особенно на культуру не выделяется достаточно денег...
— Это касается и многострадальной школы-одиннадцатилетки имени Гнесиных? Когда-то на ее здание покушалось Министерство обороны...
— Увы, это касается и одиннадцатилетки, и Академии... Что же до здания школы на улице Фрунзе (ныне снова Знаменка), на него до сих пор покушаются многие, и давно уже не Министерство обороны... Здание находилось в аварийном состоянии, десять лет назад затеяли ремонт, который сейчас приостановлен. Из-за всей этой хозяйственной неразберихи школа разбросана в трех точках Москвы. Если когда-то музыкальное и общее образование ребята получали под одной крышей, то теперь им приходится перемещаться в течение дня по Москве. Несмотря на постоянные петиции в разные инстанции, воз и ныне там. Но, как говорится, надежда умирает последней: в школу приходят и приходят талантливые дети...
Татьяна Зеликман и ее ученик, победитель конкурса имени Чайковского Даниил Трифонов. Москва, июнь 2011 г.
Моя собеседница — знаменитый педагог, преподаватель фортепиано, чьи ученики на протяжении многих лет добиваются поразительных результатов.
— Татьяна Абрамовна, позвольте в самом начале нашей беседы поздравить вас с очередным достижением: завоеванием вашим учеником Даниилом Трифоновым сразу двух наград на завершившемся в Москве конкурсе имени Чайковского: гран-при и золотой медали за первое место в конкурсе пианистов. Вы сразу поняли, что он — исключительно одаренный мальчик, или его талант раскрылся не сразу?
— Да, я сразу поняла, что мальчик талантливый. Но чего он достигнет в будущем, предвидеть было, конечно, невозможно. Любой родитель не может знать, что ждет его ребенка — он лишь старается сделать все возможное для его развития... Данилка (так зовут его домашние) приехал ко мне из Нижнего Новгорода девятилетним, но уже играющим на рояле. Его родители поняли, что ему нужно учиться в Москве, в такой школе, как наша — Одиннадцатилетка имени Гнесиных. Обменять свою квартиру им удалось только на жилье в подмосковном городе Железнодорожный. Оттуда Даник вместе с мамой отправлялся на маршрутном такси до станции, затем — электричкой до Курского вокзала, а там еще на метро. Полтора часа на дорогу в один конец! Родители принесли себя в жертву одаренному сыну — это совершенно очевидно.
— Они кто по профессии?
— Оба — музыканты. Отец был композитором, я говорю был, ибо, переехав в Подмосковье, он стал заниматься маркетингом, потому что своей профессией он не мог обеспечить даже транспортные расходы сына и жены. А мама Диниила закончила теоретический факультет Нижегородской консерватории, преподавала в этом городе, а, оказавшись в Подмосковье, занималась только тем, что возила сына в школу, несколько часов ожидала, когда кончатся его занятия, и везла его обратно.
— Моя дочь, как вы знаете, тоже выпускница школы имени Гнесиных. В то время она называлась десятилеткой...
— «Десятилетка» — старое название специальных музыкальных школ в нашей стране. На самом деле уже давно в этих школах 11 классов плюс так называемая «нулевка» — подготовительные классы, где дети могут заниматься с пяти или шести лет, то есть за год или два до поступления в первый класс. Теперь, в результате бесконечных экспериментов с нашим образованием, в наших школах после третьего класса сразу идет пятый (смеется). Хотя, по сути, количество музыкальных классов осталось тем же, последним классом стал двенадцатый.
— Я знаю, что в минувшем году, когда отмечался ваш юбилей, в Москву съехались ваши ученики, живущие в разных странах и гастролирующие по всему миру: Константин Лифшиц, Александр Кобрин, Елена Розанова, Михаил Мордвинов — всех не перечислить. Можно ли говорить о школе Зеликман?
— Ну, об этом должен говорить кто-нибудь другой. Я уже 45 лет работаю в средней специальной музыкальной школе имени Гнесиных, а последние 12-13 лет совмещаю эту работу с преподаванием в Гнесинской академии (раньше — Институт имени Гнесиных). За это время положено много труда, чтобы помочь ученикам стать профессиональными музыкантами. И многие из них стали концертирующими пианистами, а какая награда нужна еще педагогу?
Вернемся к юбилею. То, что ребята приехали из разных стран, проявили инициативу в организации концерта и играли на нем — для меня было огромной радостью. В этом концерте только двое моих нынешних учеников смогли «поместиться»!
— Александр Кобрин, о котором я упомянул, является победителем конкурса Вэна Клайберна в США, конкурса Бузони в Больцано (Италия) и других, Даниил Трифонов — обладатель гран-при конкурса Чайковского, ваши ученики принимали участие во многих других крупных международных конкурсах... Мой дилетантский вопрос, Татьяна Абрамовна: можно ли говорить о самом престижном пианистическом конкурсе в мире?
— Одного, какого-то самого главного конкурса, нет. Есть несколько конкурсов, открывающих перед пианистом широкую гастрольную дорогу. Именно это важно, а не слава или размер денежной премии. Победа в одном из таких конкурсов дает музыканту возможность получить контракт и начать серьезную концертную деятельность. Но и это нужно «удержать», сумев не потерять к себе интереса как менеджеров, так и публики.
Кстати говоря, в нынешнем году престиж конкурса имени Чайковского был возрожден: было очень много публики, многочисленные отзывы в СМИ.
По интернету была организована прямая трансляция конкурса на разные страны, чего раньше не бывало. Я заметила здесь и представителей многих фортепианных фирм, таких, как «Стэйнвэй», «Фациоли», «Ямаха», представителей менеджерских компаний. Это дает надежду на то, что на следующий конкурс Чайковского приедет больше музыкантов из Европы и Америки.
— Судя по всему, Татьяна Абрамовна, вы не против конкурсов?
— Увы! В конкурсах я вижу, в основном, отрицательные моменты. Спортивные состязания и искусство, согласитесь, вещи несовместные. Кто первый в творчестве, кто второй — вопросы некорректные. Однако, конкурсы, к сожалению, стали частью жизни общества, поэтому и музыканты, и люди некоторых других профессий вынуждены в них участвовать, чтобы как-то заявить о себе. Часто музыканты очень интересные, очень талантливые не слишком-то подходят к конкурсному стандарту, где нужны железная выдержка и нервы, где требуется обязательный набор качеств, способных удовлетворить любого члена жюри.
— Они что же — не совпадают с набором качеств, необходимых для концертирующего пианиста?
— Скажем так: не полностью совпадают. Я не очень себе представляю, например, Владимира Софроницкого (чье искусство сыграло огромную роль, в частности, и в моем формировании как музыканта) участником какого-нибудь конкурса! Более того: я думаю, что целый ряд ныне здравствующих прекрасных музыкантов могли бы не пройти на второй тур того или иного конкурса — либо из-за того, что у них нет железных нервов, и это могло бы привести к техническим потерям; либо они играют слишком нетрадиционно, что у некоторых членов жюри может вызвать если не возмущение, то весьма скептическое отношение. Есть и другие отрицательные моменты, обусловливающие неуспех музыканта на конкурсе. А членам жюри быть каждый раз абсолютно справедливыми невозможно. Они ведь разные люди, со своими предпочтениями — даже без учета «необъективных» причин. Просто у членов жюри могут быть — да и, как правило, имеют место быть! — разные вкусы. И в итоге равнодействующая указует на вполне среднее арифметическое дарование (Не так ли получается при выборе нобелевских лауреатов по литературе? — В.Н.).
И последнее о конкурсах: для успеха в них нужно большое везение, счастливое стечение обстоятельств: как удастся собраться во время игры, насколько удачно выбрана программа, каков состав жюри — большой набор реалий и случайностей. Некоторые конкурсанты от тура к туру играют лучше, другие выкладываются по максимуму сразу, дальше — спад. Но если уж молодой музыкант идет на конкурс, он психологически должен быть готов получить «бекар», то есть быть готовым к неуспеху.
— Ну а если музыкант скачет с одного конкурса на другой, когда ему готовить свою, оригинальную, программу?
— Это тоже одна из серьезных проблем: конкурсант уже не думает о творческом росте, а повторяет старые, наверняка выученные вещи, тем более, что они довольно часто от конкурса к конкурсу повторяются.
Но я нахожусь внутри этой жизни, поэтому, несмотря на мое критическое отношение к конкурсам, я стараюсь всеми силами помочь своим ученикам и разделяю с ними как их победы, так и неудачи.
— Вернемся к Даниилу, который продолжает свое музыкальное образование в Америке. Сформировался ли он в свои 20 лет как пианист и как человек?
— Я хотела бы этот вопрос разделить на две части. Приезд Даниила в Америку не случаен: обучаясь последние два года в школе, он успешно выступал в Америке как стипендиат благотворительного фонда Наума Гузика и Константина Орбеляна. После окончания школы этот американский фонд предложил Данику спонсировать его обучение в США. Сейчас он является студентом Кливлендского университета, где занимается у прекрасного пианиста и педагога, также представителя русской фортепианной школы, Сергея Бабаяна. Прошедший сезон стал, без преувеличения, звездным для Даниила, так как принес ему большой успех сначала на конкурсе Шопена в Варшаве, где он был удостоен третьей премии, но был любимцем публики и получил множество концертных ангажементов. Затем, в мае 2011 года, блестящая победа на конкурсе имени Артура Рубинштейна в Тель-Авиве, и сразу же вслед за этим — I премия и гран-при на конкурсе Чайковского. От одного этого может закружиться голова! Такие потрясающие успехи, конечно, базируются на уже накопленном «багаже», но следует отдать должное новому педагогу Даниила. Он проявил горячую заинтересованность в своем ученике и стимулировал его ко всем последним свершениям, которые принесли ему огромный «рывок» в артистической карьере. Я могу только поблагодарить и поздравить своего коллегу!
Самое главное сейчас для Даниила — достойно выдержать «бремя побед», не задохнувшись от чрезмерного количества концертов, продолжая серьезно учиться и расширять свой репертуар. При той интенсивной концертной деятельности, которая его ожидает, это очень непросто...
Теперь по поводу второй части вашего вопроса. Профессионально Даниил достиг весьма высокого уровня. Уже его успех на Шопеновском конкурсе в Варшаве означает, что он прекрасный пианист. А выиграть в 17 лет, будучи еще школьником, конкурс пианистов в Сан-Марино, в котором участвовали «юноши» до 32 лет! Победа именно в этом конкурсе дала ему и концерты, и менеджмент, как раз сейчас занимающийся его делами. Концертировать он начал еще будучи школьником!
И все-таки: нельзя сказать, что человек в 20 лет уже полностью сформировался. По-моему, это было бы даже плохо. Он еще очень юный, я бы сказала, совсем мальчик — очень славный, искренний, чистый. Мне кажется, ему еще предстоит долгий путь, и человеческий, и музыкантский. Самое главное, чтобы он шел, что называется, вглубь.
— Можно ли Даню назвать пианистом-романтиком?
— Конечно. Это следует из его репертуарных пристрастий. В 16 лет Даниил стал лауреатом международного Скрябинского конкурса, который проходит в Москве. Программа этого конкурса весьма трудная и вся состоит из романтического репертуара. Еще раньше он участвовал в юношеском Шопеновском конкурсе в Пекине, где тоже стал лауреатом; наконец — Шопеновский конкурс в Варшаве... Он и Шумана очень любит... Что будет дальше — посмотрим.
— Ну хорошо. Поделитесь, пожалуйста, Татьяна Абрамовна, основными принципами обучения и воспитания таких сверходаренных детей, как Трифонов, Кобрин, Лифшиц, другие из «обоймы победителей».
— Я думаю, один из самых важных принципов — это отсутствие педагогической догмы. Все мои ученики исключительно разные. Поэтому, если говорить о школе, то я даже затрудняюсь назвать, определить какие-то одинаковые принципы обучения. Речь может идти только об основополагающих профессиональных навыках и о моих собственных музыкантских принципах, которыми я руководствуюсь, часто проявляющихся подсознательно. Мои ученики, повторюсь, очень и очень разные, я их таковыми и воспринимаю, и надеюсь, что все они играют по-разному. Сверхзадача настоящего педагога — помочь каждому ученику реализовать свою индивидуальность. Увидеть особенность каждого юного дарования — это, конечно, во многом вопрос интуиции. С другой стороны, есть такая вещь, как профессионализм. Та профессиональная база, которой обладает музыкант, и называется школой. Мне нередко приходится давать мастер-классы и в России, и за рубежом. И я довольно часто встречаю очень способных, любящих музыку людей, не умеющих, однако, элементарно владеть инструментом, грамотно читать текст и так далее. Иначе говоря: нельзя начинать строить дом с 3-го этажа! Я считаю своим долгом по возможности дать своим ученикам профессиональную культуру. А особенно талантливым необходимо иметь как можно больше художественных средств в своем распоряжении, которыми они могли бы свободно владеть.
Когда я слушаю ученика, я делаю это непредвзято, стараюсь отталкиваться от того материала, который предоставляет мне он сам. Попробую провести аналогию с тем, как работает скульптор. Он ведь лепит из разных материалов: из глины, мрамора, бронзы, да? И каждый материал требует технических и художественных решений, присущих только этому материалу! Материал сам ему подсказывает многое. Работая с учеником, я стараюсь следовать тому же принципу — именно тогда работа становится творческой...
— Когда-то российское музыкальное образование считалось лучшим в мире. Какие насущные проблемы вы видите в нем сейчас?
— Сейчас в России, к сожалению, ломают образование вообще. И происходит это потому, что Россия подписала какое-то Болонское соглашение. Не знаю, зачем обязательно нужно было его подписывать, но, по моему глубокому убеждению, музыкального образования оно не должно было касаться никоим образом. Основы нашего музыкального образования были заложены еще в XIX веке, когда Антон и Николай Рубинштейны основали в Петербурге и в Москве консерватории, в которых имелись так называемые «младшие отделения». В Москве на «младшем отделении» у знаменитого Зверева учились многие, в том числе Рахманинов, который перешел потом на старшее отделение той же консерватории. Ярким примером подвижничества являлась семья Гнесиных. Их школа была основана в 1895 году, затем разрослась в целый «комбинат» учебных заведений — и это несмотря на все тяготы советского времени! А сейчас имеющая более чем столетнюю традицию школа профессионального музыкального образования фактически под угрозой разрушения. Главное, что на образование и особенно на культуру не выделяется достаточно денег...
— Это касается и многострадальной школы-одиннадцатилетки имени Гнесиных? Когда-то на ее здание покушалось Министерство обороны...
— Увы, это касается и одиннадцатилетки, и Академии... Что же до здания школы на улице Фрунзе (ныне снова Знаменка), на него до сих пор покушаются многие, и давно уже не Министерство обороны... Здание находилось в аварийном состоянии, десять лет назад затеяли ремонт, который сейчас приостановлен. Из-за всей этой хозяйственной неразберихи школа разбросана в трех точках Москвы. Если когда-то музыкальное и общее образование ребята получали под одной крышей, то теперь им приходится перемещаться в течение дня по Москве. Несмотря на постоянные петиции в разные инстанции, воз и ныне там. Но, как говорится, надежда умирает последней: в школу приходят и приходят талантливые дети...
