После окончания уже дневного прослушивания решил о Рашковском и Войлочникове конкретно не писАть. Это того не стОит, хотя был большой ажиотаж, пришёл ректор (ушедший сразу после них, то есть когда началось самое интересное). Выскажу лишь общее, о причинах их неинтересности. Как это жестоко и шокирующе ни прозвучит, общим для них является не только возраст (30 лет), но и тот факт, что оба представляют собой отработанный материал нашего родного советского музыкально-педагогического конвейера. Который с юных лет вытягивал из них их творческую энергию, их талант, направляя таковые по заранее заданному руслу и не заботясь об обратной связи, о том, чтоб результаты продвижения в этом произвольно избранном системой направлении способствовал возобновлению источника помянутой энергии, скрытого в их конкретной индивидуальности. В результате мы наблюдаем, что при достижении вот такого критического возраста источник иссякает, а музыканты уже настолько увязли в чуждых их творческому "я" разветвлениях, что уже не могут как-то пошевелиться, чтобы свой потенциал возродить. Они тащат за собой весь этот внешний для них "багаж", который не могут ни бросить, ни двигать далее. Они слишком хорошо знают КАК играть почти что угодно, но уже совершенно не могут за этими чемоданами с ручками и без увидеть живое ЧТО, родственное их собственному таланту. И они бьются в конвульсиях, улавливая ещё сочащиеся в старом источнике творчества капли и пытаясь таковыми оживить мёртвые формы, засасывающие их сразу при попытке что-то сыграть. Особенно это бросалось в глаза у Рашковского, который, например, мог прекрасно, одухотворённо сыграть тему вариаций с тем, чтоб в самих вариациях потом пошла мертвечина. Войлочников же выглядел скорее очень уставшим и измученным, опустошённым творчески. Он старается держаться, но керосину уже явно не хватает. Что, конечно, особенно хорошо показывает поздний Бетховен. Я писАл, что такового надо бы исключить из программы первого тура... ну так, наверное, использование этой музыки для обнаружения творческой несостоятельности повзрослевших музыкантов не является всё же оправданием. Но я хочу поставить и общий вопрос. Я могу представить, что молодые (относительно) люди не понимают позднего Бетховена. Могу представить, что и старые люди его не понимают. Но почему они не понимают, что они его не понимают? - вот чего я, в свою очередь, не могу понять. Ведь если они берутся играть эту музыку, не понимая её, то, значит, они и остальную музыку тоже не понимают - ведь они, стало быть, не чувствуют разницу! Получается, что они всегда воспроизводят только какую-то отвлечённую внешнюю форму, не заботясь о сути, но надо же ещё умудриться выбрать то, в чём как раз только суть важна!..
Но мои утверждения о ненужности позднего Бетховена в первом туре вскоре были всё же опровергнуты с другой стороны. Настоящий поздний Бетховен прозвучал наконец! Разумеется, не в полном блеске, так сказать, но уж, во всяком случае, в базовой, так сказать, комплектации, обеспечивающий подлинность (и то, что не понимающим эту музыку людям сразу стало скучно). Признаюсь, что меня до сих пор переполняет восхищение выступлением Марины Яхлаковой. Впрочем, энтузиазм охватил и весь зал: овация, которую ей устроили, была гораздо мощнее, нежели после выступления следовавшего за ней вундеркинда. И дело тут не в сюсюканьях по поводу того, что "маленькая худенькая девочка подчинила себе огромный рояль". Нет, уважение и восхищение вызывает индивидуальность - не только талант, но и разум, воля, благородное творческое упорство. Она, пожалуй, не проглатывает своей интуицией мгновенно суть исполняемой музыки, как это делает Рид Тецлофф. Нет, она осуществляет последовательную работу понимания, постепенно проникая в глубину и делая музыку своей, и в результате предъявляет слушателю только то, что она поистине восприняла, освоила. Её не интересуют какие-то внешние, случайные формы, воспроизведению которых можно научиться. Она - подлинный Музыкант в том смысле, что она СНАЧАЛА слышит музыку, а потом играет (а не наоборот, как у тех, кто начинает играть ноты, а потом пытается цепляться за их звучание). Вот в этом секрет не только проникновенности в Бахе и Бетховене, но и рельефной мощи в листовских пассажах, и изумительных жемчужных переливов в Шопене. Настоящая пианистическая свобода даётся только тому, кто сумел подчинить свой пианистический аппарат живой идее исполняемой музыки - именно это делает неважными и такие вещи, как размеры кисти рук, естественным образом высвобождая и мобилизуя скрытые в обычном состоянии возможности тела. Что самое важное, так это то, что для такого артиста, как Марина, по-моему, нет пределов в совершенствовании. В Бетховене, разумеется, остался ещё баааальшой простор для развития. Но я уверен, что если она, например, просто попробует играть вторую часть немного помедленнее, перед ней само собой постепенно откроется очень многое в дополнение к тому, что она уже открыла для себя. Но вот в чём бы я мог бы сам у неё только с восхищением поучиться, так это в Листе. Я этого композитора никогда не любил, относясь к нему в духе фразы из письма Брамса о том, что "наши дорогие коллеги, исполнив очередную чушь, сочинённую Листом, столь бессовестно обнажили своё ничтожество, что мне просто стыдно за них." Ну а тут ещё игра бесчисленных конкурсантов, пытающихся спрятать грязные ноты за чудовищным бессмысленным грохотом. Но именно в исполнении Марины я лучше всего увидел опять (после большого перерыва), что в этих жутко грохочущих и назойливо звенящих этюдах может быть не только образ, но и фабула, что они могут быть увлекательными и волнующими, что они могут по-настоящему впечатлять и без грохота!.. В общем, я благоговейно умолкаю. Такое удивительное ощущение: мы стали свидетелями того, как сегодня на сцене Большого Зала зажглась новая звезда... может быть, лучше пока сказать "звёздочка", чтобы отбросить опошленный нашим временем смысл, но всё равно это здОрово. Вообще, интересно было видеть, как девушка вначале как будто даже с раздражением воспринимала нараставшие восторги публики, и лишь ближе к концу можно было заметить, что лицо, кажется, её чуть-чуть просветлело от осознания того, что её действительно поняли. Это тоже было замечательно.
Когда я увидел, что следующему за Яхлаковой американскому китайцу или скорее, судя по игре, корейцу 19 лет и он тоже собрался играть позднего Бетховена, я воскликнул: "вот мерзавец!".. Однако после Баха моё негодование почти сошло на нет. Там были некоторые странности, какие-то будто джазовые проскакивали звучания, но в целом это ложилось, пожалуй в контекст фразы из буклета про приглашение Обамой на чествование Меркель, а также моего вчерашнего замечания про то, что к нам едут только самые-самые. В общем, Бетховена я стал внимательно и без предубеждения слушать. Ну, что сказать - всё было вроде на месте, особенно в первой части. Неприятно поразило и насторожило только, что он умудрился не повторить тему вариаций - что-то я такого не припомню в этой сонате. Но и тут вроде, например, где начинаются триоли, у Рашковского звучавшие как бессмысленное и назойливое траляля, с соответствующим выражением лица... - здесь исполнитель, казалось, глядел куда надо, следил за мерцанием эфира. Но вот беда - всё это как-то не задевало, оставляло по большому счёту равнодушным! Целого - не было! В чём же дело? Неужели это подделка? Соседка мне сказала "корейцы вообще-то известные имитаторы". Тут я начал что-то вспоминать, начался Чайковский (где в лирически-камерном произведении он принялся наяривать так, будто это финал Концерта), и всё встало на свои места. Разумеется, юношу натаскали на Бетховена. Ничего он там не понимает, его достоинство - это пластичность и энергетика. Он воспроизводит не идею произведения, а звучание как таковое. Своё же для него... формула просто до боли знакома. Это "Лист + джаз". Это МАЦУЕВ. Дальше там не было ни Чайковского, ни Рахманинова, ни, разумеется, Шопена - был только тот самый вульгаризированный и опошленный Лист. Забавно, что я только сказал собеседнице "почему-то на этом конкурсе никто не играет, например, опус 10 номер 2" - и тут же его за вечер сыграли два раза! Слава богу, хоть второй раз прозвучало как надо. А здесь, после вот этого "дрынь-дрынь наверх, дрынь-дрыннь обратно вниз" - как можно было апплодировать, как можно что-то вообще дальше говорить об этом исполнителе? Ну а вообще - меня охватило ощущение дежавю. Был уже у нас практически точно такой же мацуевоподобный малолетний кореец - на рихтеровском, кажется, конкурсе! Более того, он, кажется, играл даже ту же сонату, ну а потом долбал только не Чайковского, а Мусоргского! И сколько было восторгов, подобных тем, что сейчас стали заполнять интернет-страницы, сколько предсказаний великого будущего! Интересно, где тот кореец сейчас - и сколько подобных одинаковых вундеркиндов с азиатской органикой мы ещё увидим? Дорогие друзья, успокойтесь, пожалуйста. Тут нет никакого будущего, как нет, в сущности и настоящего.
По поводу Дюбарга - могу только присоединиться к общим восторгам. Всё было не только подлинно, вдумчиво, живо и ярко, но также по-настоящему романтично. Этюд Шопена, например, в смысле звучания был, наверное, не так великолепен, как у Марины, но зато был более волнующим, каким-то неожиданно захватывающим и увлекающим в другой мир. Лист, Рахманинов - всё было на том же высочайшем для этого конкурса уровне и с тем же своеобразием. В общем, я уверен, что мы ещё будем иметь возможность обсудить особенности таланта этого замечательного музыканта, когда он проявит себя в более близком для него материале во втором туре. Но здесь я хотел бы обратить внимание на одну проблему. На самом деле у этого исполнителя не всё идеально со звукоизвлечением. При небольшой и средней громкости - всё чудесно, всё живо и проникновенно. А вот на форте... между ним и залом как будто возникает невидимая стена. Вроде и громко, а... Это, конечно, связано и с общим настроем таких музыкантов на игру скорее "для себя" (как об этом уже говорилось в связи с игрой китайца Чэня). Но ситуация напомнила мне критику, которой в последние годы подвергалась (на интернет-страницах) русская пианистическая школа в связи с её ориентацией на "пение на фортепиано", или, как это называлось, на игру "в рояль, а не из рояля": первоначально это связывалось с проблемами исполнения произведений Скрябина, но звучали и дальнейшие обобщения. Так вот здесь мы, пожалуй, видим, для чего, собственно, нужна была эта культура "глубинного" звукоизвлечения - не её ли недостаёт даже столь глубокому музыканту?.. Не с ней ли связаны многие достижения нашей пианистической школы - от Игумнова до (прости Господи) Мацуева?.. Вот такая возникла мысль.
Из-за недостатка времени вынужден проигнорировать Дарью Каменеву. Она была неплоха: музыкальна, самобытна, достаточно свободна пианистически. Но всё-таки общий уровень дня был немного выше. Я мог бы просто порекомендовать ей использовать более быстрые темпы, но вряд ли она нуждается в моих рекомендациях.
Посему переходим к Генюшасу. Достоинства его очевидны. Тут мы видим даже какой-то возврат к богатырским временам советского пианизма, в самом хорошем смысле. Интерпретации цельные, убедительные, многое радует глубиной, прослушанностью и так далее. И хотя в целом отклики указывают в исполнителе чуть ли не безальтернативного кандидата на победу, уже появились некоторые отрезвляющие замечания по поводу отдельных произведений. Я бы здесь хотел кратко обобщить их, сведя к сути. 1.Достоинство Генюшаса - это пресловутый "масштаб", некоторое как бы универсальное свойство звучания, придающее дополнительную убедительность интерпретациям любых произведений. Но 2. На самом деле оборотной стороной этого естественным образом оказывается однообразие звучания, трудность его приспособления к стилистическим особенностям конкретного произведения, особенно при большой звучности. Совершенно ясно, как уже неоднократно отмечали слушатели в отзывах, что звукоизвлечение в Бетховене дай бог чтоб было аутентичным для Апассионаты, но никак не для 3 сонаты. Несомненно при более экономном использовании педали там можно было достичь куда бОльшей рельефности, многообразия, выразительности контрастов, что дало бы гораздо больший эффект в воздействии на слушателя, нежели общее "масштабное" воздействие. Но способен ли вообще исполнитель так управлять своими возможностями? В этом смысле настораживающим выглядит также то, что 3.Пианист несколько злоупотребляет тем самым повышенной интенсивности звукоизвлечением, с которым у него связаны главные проблемы. В частности, в Листе, при той осмысленности, которая там присутствовала, можно было обойтись без грохота, который, увы, появился. Ну а уж то, что в Романсе Чайковского в кульминации вдруг обнаружился не романс, а просто какой-то военный марш, - это вызывает просто недоумение. В целом можно сказать, что в Рахманинове или в Брамсе, который заявлен на второй тур, проблемы будут минимальны, но когда мы вспомним, например, о концерте Моцарта... тут есть, о чём задуматься.