Думала, в какой теме разместить эту статью, решили, что можно продолжить в данной теме...
Умирают только раз
http://www.classicalmusicnews.ru/reports/mahler-die-hard/
О Шестой симфонии Малера в интерпретации Теодора Курентзиса.
20.07.2016
Теодор Курентзис дирижирует 6-й симфонией Малера в БЗК
О Шестой симфонии Малера в интерпретации Теодора Курентзиса.
2 июля в Большом зале консерватории звучала Шестая симфония Малера под управлением Теодора Курентзиса. Вечер стал подарком, хотя и недешевым, Дягилевского фестиваля московской публике и оказался одним из самых обсуждаемых событий сезона.
Дягилевский фестиваль не первый год проходит в ранге форума международного класса: там ставит «Травиату» Роберт Уилсон, туда приезжают Маркус Хинтерхойзер, Алексей Любимов, Люка Дебарг, Патриция Копачинская, Каролин Видман, Томас Цеэтмайр, Алина Ибрагимова.
Вполне естественно, что фестивалю стало тесно в рамках одного города и его ключевую программу решили повторить в Москве: самых ярких звезд форума можно услышать не только в Перми, тогда как Дягилевский фестивальный оркестр – эксклюзивный проект, который собирается специально ради финального концерта.
Не каждый сезон в БЗК увидишь такой аншлаг – на двести-триста слушателей больше, чем мест в зале. Понятен интерес публики, в которой, впрочем, не все знали, что оркестр возник по образу и подобию Люцернского фестивального оркестра, созданного Клаудио Аббадо: основу его составил Малеровский камерный оркестр, усиленный музыкантами высочайшего уровня, такими как Наталия Гутман, Эмманюэль Паю, Сабина Майер и другие.
Так же и в основе оркестра Дягилевского фестиваля – коллектив MusicAeterna, дополненный высококлассными оркестрантами и солистами. Его, без сомнения, стоило послушать.
Ажиотаж понятен вдвойне – на протяжении последних сезонов Курентзис дирижирует в Москве один-два раза в год. В свое время маэстро был одним из постоянных приглашенных дирижеров Национального филармонического оркестра России (НФОР) и выступал в столице до восьми раз в сезон. Это шло на пользу и ему, и московской публике, и столичным оркестрам, среди которых «Новая Россия» и Российский национальный.
Теперь редкие появления в Москве – позиция Курентзиса, возглавившего Пермский театр оперы и балета
со словами:
«С нового сезона я прекращаю сотрудничать со всеми отечественными оркестрами и оперными театрами».
С другой стороны, когда три года назад я спросил маэстро о датах его ближайших концертов в столице, он не без грусти ответил:
«Это я у вас должен узнать».
Если московские оркестры и концертные организации не приглашают Курентзиса, хуже от этого всем: меняются и оптика публики, воспринимающей редкие появления маэстро с точки зрения презумпции гениальности, и сама публика.
Об этом недавно говорил и Курентзис,
вспоминая в интервью исполнение «Дон Жуана» в Москве:
«Это был самый холодный прием за всю мою карьеру… у меня возникло чувство, что мою публику подменили. Что, пока меня здесь не было, что-то странное произошло в Москве, в московской культурной среде».
Похоже, маэстро искренен, и что же причиной такой перемены в московской публике? Отчасти – сам маэстро и его публичный имидж:
«Курентзис репетирует Шестую симфонию Малера и разрабатывает новый парфюм»
– такими были
заголовки новостей в дни фестиваля. К этому информационному фону добавляются интервью Курентзиса, где со здравыми размышлениями перемешаны
весьма туманные:
«Шестая симфония — произведение, которое разрешает нам всем побыть сентиментальными. Разрешает помечтать о влюбленности. Это новое прочтение. Такой духовный Малер, не американский».
Подобные формулировки вкупе с новостями о новом парфюме и привлекают в залы ту аудиторию, которую не узнал Курентзис и которая не пошла бы слушать Малера, исполняй его другой дирижер на более умеренном новостном фоне.
То, что новая публика откроет для себя Малера, безусловно, хорошо; хуже, что атмосфера вокруг события всё более отдает фан-клубом. Этого не проиcходило бы, будь у Курентзиса больше выступлений в Москве. Когда же они случаются раз-два в год, нездоровый ажиотаж передается от публики музыканту, причем еще до выступления, когда дирижер
предполагает, что слушатель,
«Уходя с концерта, будет говорить: это было очень прозрачно. Очень по-барочному»,
и
добавляет в ответ на вопрос о билетах по 25 000 рублей:
«Я бы заплатил и такие деньги за Шестую симфонию Малера в исполнении MusicAeterna».
Было бы любопытно поместить в этот контекст любое из выступлений Курентзиса той поры, когда они случались чаще: например,
концерт с НФОР, где исполнялись сочинения Бориса Тищенко и Франца Шмидта (2008), – во многих отношениях не менее яркий, чем нынешний. Попробуйте представить себе подобный ажиотаж:
«Теодор дирижирует редкую симфонию Шмидта, билеты за адские тыщи!»
Представили?
Теодор Курентзис дирижирует 6-й симфонией Малера в БЗК
Тогда, как и теперь, отмечали, что дирижерская манера Курентзиса –
сама по себе спектакль; одни говорят об этом одобрительно, другие – не слишком, подразумевая, будто внешние эффекты для маэстро важнее музыки. Между тем, как раз лет восемь-десять назад легко было убедиться в обратном.
Да, дирижер любит красивые жесты, но прежде они, как правило, обращались не к слушателям, а к музыкантам, и находили у них самый прямой отклик — это подтверждали оркестранты, в том числе ветераны из НФОР, которых трудно удивить. Можно вспомнить его яркие интерпретации тех лет, например,
«Весну священную» (2006) или
Девятую симфонию Брукнера (2007).
Возможностей для проявления дьявольской энергетики в них не меньше, чем в Шестой Малера, однако маэстро добивался результата музыкальными средствами, а не танцами за пультом и не топотом на дирижерской подставке, которыми с годами злоупотребляет все больше.
И даже в программе
«Рамо-гала» (2011) топот маэстро был более уместен, чем в медленной части Шестой симфонии Малера, о которой Курентзис
говорит:
«Там проявляется трагизм, там закат затемняет все, что я люблю в своей жизни».
Как раз с этой частью оркестр справился на отлично – хватило и заката, и затемнений; об обещаниях дирижера изъять из Шестой трагедию напоминало лишь его лихое притопывание.
Другое дело – первые четыре минуты симфонии, когда за темпераментом и напором дирижер старался скрыть нехватку репетиционного времени, а оркестр – недостаток сыгранности. Это звучало скорее как репетиция; и уж если на ней оказался переполненный БЗК с билетами до 25 000 рублей, то и дирижер, и оркестранты лезли вон из кожи, наглядно иллюстрируя расхожий штамп «играть крупным помолом». Особенно когда на фоне барабанной дроби и ударов литавр раньше времени вступил один из медных духовых.
На пятой минуте, отдадим музыкантам должное, это ушло, и повтор экспозиции прозвучал существенно лучше. Вопрос в том, действительно ли речь идет о новом прочтении симфонии, на чем настаивает и маэстро, и многие из посетителей концерта.
Новизну трактовки естественно доказывать делом, а не словом, и здесь мы сталкиваемся с вечным вопросом о том, до какой степени стоит доверять прямой речи музыканта. Маэстро говорит
о намерении то
«исполнить симфонию бескомпромиссно… соединить дух старины, романтической музыкальности с современным, перфектным, технически совершенным уровнем исполнения»,
– и против этого трудно возразить – то
представить Шестую не как трагедию, но как «океан любви, влюбленности, разочарованности в любви», с чем как раз хочется поспорить.
Исполнение Курентзиса
превозносят за то, что трагедию он заменил «увлекательным парадом красоты»; сомнения вызывает то, что это в принципе возможно сделать именно с Шестой.
Да, симфонии Малера иной раз страдают от десятилетиями закрепленных за ними «смыслов», привычных исполнителям и публике. Порой это поправимо, как в случае с Девятой, которую долгое время трактовали исключительно как прощальную: около десяти лет назад крупные дирижеры – Саймон Рэттл, Даниэль Баренбойм, Ион Марин – один за другим стали интерпретировать ее как гимн жизни, лишенный прощальности, ища в ней «музыкальную роскошь», а не только предчувствие смерти.
Тогда же Михаил Плетнев представил противоположную интерпретацию Девятой, от которой было по-настоящему жутко. Он не только вернулся к теме прощания, но и пошел гораздо дальше, вместо «светлой печали» предложив экскурсию по всем кругам загробного мира. Взгляд на симфонию освежился именно благодаря разнообразию интерпретаций – притом что ни один из дирижеров так уж не настаивал на новизне трактовки.
Новый взгляд на пользу и Шестой: три года назад мне довелось слышать ее в исполнении Оркестра Юго-Западного радио Германии под управлением Михаэля Гилена. Вместо привычных 80-85 минут она длилась 96 – в высшей степени продуманная, аналитическая интерпретация, позволявшая расслышать многое, чего при обычных темпах не слышно. Исполнение было безусловно необычным, но никто не сказал бы, будто 86-летний маэстро изъял из симфонии трагедию – по той причине, что изъять ее из Шестой едва ли возможно.
Шестая с ее ударами молота в финале – единственная из симфоний Малера, завершающаяся в миноре. Сам Курентзис, кстати,
говорит об этих ударах куда убедительнее, чем те, кто
увидел в них трагикомичность:
«И финал, когда боги… пытаются договориться с людьми — или наоборот, люди пытаются договориться с богом. И когда у них это не получается — явление deus ex machina, приходит бог с молотом и говорит: «О, глупые люди! С вами очень сложно! Вы не только с богами — ни с кем не можете договориться!»
Даже из этих слов следует, что ничего, кроме смерти, финальный минорный аккорд означать не может. А значит, неуместен и «Танец семи покрывал» из «Саломеи» Рихарда Штрауса, исполненный на бис.
Можно вспомнить рассказ скрипача Марка Лубоцкого о том, как на бис повторили финал Фортепианного квинтета Шнитке, посвященного памяти матери. «Зачем вы это сделали? – спросил Шнитке. – Вообще не надо никаких бисов. А в этой музыке – тем более: ведь умирают только один раз».
Эти слова подошли бы и к финалу Шестой, хотя и их можно понять по-разному: так, исполнение «Танца семи покрывал» на бис
назвали «тщательно продуманным контрольным выстрелом в голову». Остается уточнить, в чью именно.
Курентзис любит Малера, а в Шестой симфонии особенно стремится отождествиться с ним:
«Честно сказать, я воспринимаю себя больше композитором, чем дирижером… Я его реинкарнация,
– говорит он в
одном интервью и продолжает в
другом:
“Это моя любимая симфония, если не считать «Песни о земле». В 10 лет я уже знал ее по нотам. Я прожил лучший период жизни, когда эта музыка играла в моей душе. Когда мне было 18 лет, я анализировал ее любимой девушке».
Фактически, Курентзис говорит нам: «Малер – это я», претендуя на то, чтобы переосмыслить симфонию на уровне соавтора. Не случайно иные слушатели
сошлись на том, что финалу интерпретации Курентзиса подошел бы не минорный, а мажорный аккорд. Но даже если они правы, подобной трактовке сопротивляется собственно партитура, где аккорд все-таки минорный, как сопротивляется она и замещению трагедии «океаном любви».
И если Курентзис действительно видит Шестую такой, какую украсил бы мажорный финал, можно не менее уверенно ответить ему от имени партитуры: «Не ты, не ты». Малер любил Достоевского, и здесь эти
слова его героя оказались бы кстати, а главное – Малер не писал мажорного финала Шестой.
Возможно, Курентзис – один из первых дирижеров, кому вообще пришло в голову бисировать после нее. Почему нет? Исполнял же Владимир Спиваков на бис Вальс Хачатуряна
после Пятой Шостаковича.
Преподнести Штрауса после Малера – еще более неожиданный и героический шаг, учитывая, что большинство оркестрантов играло стоя.
Поэтому в голову приходит скорее сравнение с «Мамбо» из «Вестсайдской истории» Леонарда Бернстайна – коронным номером Венесуэльского молодежного оркестра имени Симона Боливара под управлением Густаво Дудамеля.
Дягилевский фестивальный оркестр исполняет “Танец семи покрывал” Штрауса. Фото – Мила Янина
Шесть лет назад венесуэльцы
демонстрировали и в Москве этот великолепный фокус с подбрасыванием скрипок и валторн, танцами, прыжками, криками и другими домашними заготовками. Сегодня Дудамель перешел в иную возрастную категорию, из названия оркестра исчезло слово «молодежный», но их программы по-прежнему завершает «Мамбо». В первый раз это звучит забавно, во второй – как анекдот, рассказанный два раза подряд.
Подобным виртуозным номером и выглядел «Танец семи покрывал» под управлением Курентзиса. Это красноречиво демонстрировало возможности фестивального оркестра, но к симфонии Малера не добавляло ничего – «ведь умирают только один раз».
Между тем, возможны сколь угодно новые прочтения Шестой. Это и замедленная, аналитическая интерпретация, как у Михаэля Гилена. Это и подход, который Владимир Юровский применяет к “Франческе да Римини” Чайковского или “Симфоническим танцам” Рахманинова, позволяющий увидеть за позднеромантическим полотном нечто вроде “Герники” Пикассо – максимальное, пусть даже преувеличенное, заострение углов.
Это и противоположный подход, который, возможно, пытался представить Курентзис: преподнести симфонию как “чистую музыку”, без привычных ассоциаций и подтекстов. Но для этого исполнение должно быть более продуманным, взвешенным и технически идеальным – без фальши медных духовых в финале перед тем самым аккордом, без той лихорадочности, что не оставляла маэстро с самого начала до середины последней части.
Возможно, в свое время иной дирижер действительно решит завершить Шестую Малера в мажоре. Подобное новое прочтение прозвучит вполне естественно, когда выше композитора исполнитель ставит себя, а его поклонницы и поклонники это приветствуют.
