Brienne
Участник
Переслушала еще раз запись.
Категорически не согласна с Татьяной, что Трифонов «подразвалил концерт». Скорее он не давал это сделать оркестру, в котором чувствовалась какая-то несыгранность. Духовые, особенно деревянные, так и норовили то расшатать ритм, то напортачить с текстом, то вступить не вовремя. Видимо не дорепетировали… И это жалко, т.к. солист играл, на мой взгляд, очень интересно, событийно и нестандартно.
Обвинение в излишнем пафосе тоже считаю надуманным. Каденция прозвучала скорее тревожно, трагично, даже неистово. Соглашусь с Натальей А., которая, на мой взгляд, дала точные слова об этом исполнении - «Неистовый Трифонов». В каденции на скандировании аккордов в верхнем регистре было и пафосное звучание, но это ощущалось скорее как выражение силы духа, преодоления. И я бы не стала отказывать музыке Рахманинова в романтическом пафосе.
Пафосом пронизаны многие темы в романтической музыки - и темы любви к женщине, к родине, а уж как пафосно относился художник к «себе любимому»
, чего стоит скрябинское «Я есмь»!
Что же касается Рахманинова, то Асафьев определил свои ощущения от его музыки так - «Пафос встревоженного сердца».
А Александр Свешников, которому довелось много раз слышать игру Рахманинова вживую, в своей статье «Гений русской музыки» написал следующее:
«Должен, однако, сказать, что звукозапись далеко не полно передает всю глубину и мощь Рахманинова-пианиста. Мне посчастливилось много раз его слышать и в качестве пианиста и как оперного и симфонического дирижера. Особенно часто это было в сезоне 1912-1913 годов, когда Рахманинов провел в Москве большой цикл симфонических программ»
«И еще ритм - неповторимая ритмическая энергия, непрерывно излучаемая Рахманиновым-пианистом… Не знаю, в чем дело, быть может, в особом артистическом обаянии Рахманинова, но существующие записи его игры в этом отношении не более чем бледная копия… Впрочем, дело, видимо, в том, что Рахманинов как гениальный артист-трибун, особенно ярко творил непосредственно перед аудиторией. В условий же студийной записи - а иной в его время не существовало - ораторский пафос его пианизма неизбежно скрадывался, словно отходил на второй план»
Категорически не согласна с Татьяной, что Трифонов «подразвалил концерт». Скорее он не давал это сделать оркестру, в котором чувствовалась какая-то несыгранность. Духовые, особенно деревянные, так и норовили то расшатать ритм, то напортачить с текстом, то вступить не вовремя. Видимо не дорепетировали… И это жалко, т.к. солист играл, на мой взгляд, очень интересно, событийно и нестандартно.
Обвинение в излишнем пафосе тоже считаю надуманным. Каденция прозвучала скорее тревожно, трагично, даже неистово. Соглашусь с Натальей А., которая, на мой взгляд, дала точные слова об этом исполнении - «Неистовый Трифонов». В каденции на скандировании аккордов в верхнем регистре было и пафосное звучание, но это ощущалось скорее как выражение силы духа, преодоления. И я бы не стала отказывать музыке Рахманинова в романтическом пафосе.
Пафосом пронизаны многие темы в романтической музыки - и темы любви к женщине, к родине, а уж как пафосно относился художник к «себе любимому»
, чего стоит скрябинское «Я есмь»!Что же касается Рахманинова, то Асафьев определил свои ощущения от его музыки так - «Пафос встревоженного сердца».
А Александр Свешников, которому довелось много раз слышать игру Рахманинова вживую, в своей статье «Гений русской музыки» написал следующее:
«Должен, однако, сказать, что звукозапись далеко не полно передает всю глубину и мощь Рахманинова-пианиста. Мне посчастливилось много раз его слышать и в качестве пианиста и как оперного и симфонического дирижера. Особенно часто это было в сезоне 1912-1913 годов, когда Рахманинов провел в Москве большой цикл симфонических программ»
«И еще ритм - неповторимая ритмическая энергия, непрерывно излучаемая Рахманиновым-пианистом… Не знаю, в чем дело, быть может, в особом артистическом обаянии Рахманинова, но существующие записи его игры в этом отношении не более чем бледная копия… Впрочем, дело, видимо, в том, что Рахманинов как гениальный артист-трибун, особенно ярко творил непосредственно перед аудиторией. В условий же студийной записи - а иной в его время не существовало - ораторский пафос его пианизма неизбежно скрадывался, словно отходил на второй план»
Последнее редактирование:
