Прочитала сейчас, мне не попадалось это интервью раньше,возможно оно кому-то покажется не новым, но считаю необходимым поместить его в тему А. Володина, интересные аспекты затрагивают,молодец Е. Ганчикова
Алексей Володин: «Свои мечты иногда надо воплощать в жизнь, а то жизнь пройдёт».
Елена Ганчикова
05.07.2016
photo Volker Jacoby, Dortmund
В последние годы российский пианист Алексей Володин уверенно укоренился в высшем эшелоне мировой фортепианной элиты. Секрет его успеха в том, что ни один имеющий уши пианист или меломан, сидящий в зале, не может устоять перед невероятной эмоциональной проникновенностью, техническим совершенством, ювелирной отделкой, богатейшей тембровой палитрой его игры и гипнотическим воздействием и обаянием его личности и дарования.
В Париже, где мне ежегодно доводится его слышать, он всегда представлен самым престижным и элитным фортепианным абонементом «Фортепиано четыре звезды». За всю историю существования в нём фигурировало всего два российских пианиста – Лазарь Берман и Алексей Володин, зато из западных – Марта Аргерих, Мюррай Перайя, Маурисио Поллини, Альфред Берндель и другие великие.
Первое впечатление, которым я поделилась после концерта, было следующим: Володин уже не пианист, а МУЗЫКАНТ с большой буквы, жрец, маг и волшебник. Это была абсолютно оркестровая «Ромео и Джульетта» Прокофьева, только оркестр не может делать такие гибкие рубато. Про Первую сонату Рахманинова отдельный разговор. Но, Боже мой, откуда он берёт все эти невероятные оркестровые и вокальные тембры на рояле? Как он умудряется, разворачивая совершенно гигантские кульминации, ни разу нигде не стукнуть, как он держит форму со всей полифонией, подголосками и многопластовостью? Там уже и пиано – не пиано, и форте – не форте, а десятки разнообразных тембров, красок и касаний на каждый оттенок. А эти абсолютно бесконечные мелодии, которые он ведёт на одном дыхании и не отпускает! Это такой Мастер, каких практически больше и нет. А виртуозность… Разговоры о виртуозности – это уже детский сад и давно пройденный этап. Как говорил мой педагог: «Виртуозность, она как чистое нижнее бельё: её необходимо иметь, но незачем выпячивать». Но мы же знаем музыку Прокофьева: где он там нашёл такие невероятные взлёты и растворения, такую лирику и романтику (и всё с безупречным вкусом)?
И ещё, знаете, Володин напрочь лишён какого бы то ни было позёрства и самолюбования. Ни в плане всех обскакать, ни в плане всех перемудрить: он занимается «жречеством» и очень внимательно прислушивается к композитору. И вот это-то и завораживает. Сравнивать пианистов между собой – последнее дело, но всё-таки мне кажется, что Алексей Володин мыслит, скорее, в направлении Соколова и Гилельса. На мой вкус, абсолютно идеальный пианист.
И что самое потрясающее: он находится в постоянном развитии. Приходишь на концерт – ощущение совершенства, откровения и гипноза. Приходишь через полгода – а он умудрился вырасти в ему одному видном направлении. Помните Чайку Джонатана Ливингстона, который сам придумывал себе задачи и сам своими способами достигал творческих целей и парил уже совсем в стратосфере? Вот это оно. А какие руки, какая посадка: всё как должно, всем любуешься. Потрясающе! У меня сегодня такое потрясение и духовное очищение, что никаких слов нет, чтобы это описать. Все слова такие бледные по сравнению с тем невероятным фортепианным действом, которое так быстро закончилось!
***
Alexei Volodin photo: Marco Borggreve
Действительно, искусство Володина находится на том уровне, по отношению к которому все слова меркнут и бледнеют. Единственное, что имело смысл после прослушивания всех его записей, доступных в интернете, это расспросить самого артиста о его отношении к искусству, жизни, профессии и о секретах его мастерства.
Каковы твои дальнейшие планы на эту программу?
Ну, я собираюсь её ещё повозить по разным городам и странам до конца, а может быть, ещё и следующий год захвачу, потому что, выучив такую большую программу, просто грандиозную, с ней жалко расстаться быстро, поэтому хочется её поиграть в как можно большем количестве городов.
И где?
Ещё будут концерты в Стамбуле, в Вене, в Лондоне, в других городах Англии… Я не помню, там расписание смотреть нужно. В Японии, в Австралии и так далее, много где…
В Австралии? А что, там кто-то разбирается в классической музыке?
Я думаю, что люди везде более или менее в равной степени разбираются в классической музыке. Когда мы говорим о таких очагах мировой цивилизации, допустим, как Берлин, или Париж, или Москва и так далее, если взять какую-то среднестатистическую аудиторию в концертном зале (это тысячи, условно говоря, людей, которые пришли на концерт), то я не думаю, что среди них найдётся б?льшее количество знатоков, нежели в каких-нибудь, допустим, Аделаиде или Мельбурне. Мне кажется, в числе тех людей, которые пришли на концерт, хорошо если будет десяток экспертов, а то и меньше, а другие люди будут простые, самые обычные зрители, которые слушают то, что они привыкли слушать, и то, что они хотят слушать. Мне так кажется.
Скажи, пожалуйста, выбор программы – это твоя репертуарная политика? Или ты реагируешь на чей-то заказ?
В основном всё-таки моя. Но внешним толчком к моему внезапно возникшему желанию может быть и заказ тоже. Например, однажды организаторы одного фестиваля спросили, не мог бы я посвятить концерт Шекспиру и сыграть «Ромео и Джульетту». И я подумал: «Ага! Это то, что я давно уже хотел сыграть, но никогда руки не доходили». А потом я думал, что ещё можно «прицепить» к «Ромео и Джульетте», и решил сделать первое отделение полностью посвящённым Шекспиру. А во втором отделении я сыграл произведение, которое мечтал выучить уже лет пятнадцать, а то и двадцать: Первую сонату Рахманинова. Мне просто показалось, что они вместе будут хорошо слушаться, и решил, что свои мечты иногда надо воплощать в жизнь, а то жизнь пройдёт. Так и образовалась программа, условно говоря.
А иногда может быть совершенно по-другому. Например, я просто могу сесть и подумать: «А почему бы мне не сыграть целый концерт из произведений Шопена или целый вечер бетховенских сонат?» А в следующий раз – по-другому. Тут совершенно по-разному, больше на интуитивном каком-то начале.
И сколько у тебя получается одновременно программ при такой системе?
Я стараюсь, чтобы было не более двух, иначе всё-таки очень трудно.
А из прошлых сезонов ты повторяешь удачные программы? Ты же не бросаешь каждый год? Я просто пока не понимаю, как у тебя это происходит.
Я пытаюсь играть каждый сезон. Просто есть места, куда меня приглашают ежегодно. Например, в Москве я играю каждый год сольный концерт, в Питере, в Лондоне, в Париже, в таких городах. В других городах я тоже играю регулярно, но не настолько часто. Таким образом, есть города, в которых я не могу повторять программу, то есть если я сыграл её, я не могу играть то же самое в следующем году. Поэтому приходится обязательно в любом случае учить что-то новое и вспоминать хорошо забытое старое. (Смеётся.)
Алексей Володин: «Свои мечты иногда надо воплощать в жизнь, а то жизнь пройдёт».
Елена Ганчикова
05.07.2016
photo Volker Jacoby, Dortmund
В последние годы российский пианист Алексей Володин уверенно укоренился в высшем эшелоне мировой фортепианной элиты. Секрет его успеха в том, что ни один имеющий уши пианист или меломан, сидящий в зале, не может устоять перед невероятной эмоциональной проникновенностью, техническим совершенством, ювелирной отделкой, богатейшей тембровой палитрой его игры и гипнотическим воздействием и обаянием его личности и дарования.
В Париже, где мне ежегодно доводится его слышать, он всегда представлен самым престижным и элитным фортепианным абонементом «Фортепиано четыре звезды». За всю историю существования в нём фигурировало всего два российских пианиста – Лазарь Берман и Алексей Володин, зато из западных – Марта Аргерих, Мюррай Перайя, Маурисио Поллини, Альфред Берндель и другие великие.
Первое впечатление, которым я поделилась после концерта, было следующим: Володин уже не пианист, а МУЗЫКАНТ с большой буквы, жрец, маг и волшебник. Это была абсолютно оркестровая «Ромео и Джульетта» Прокофьева, только оркестр не может делать такие гибкие рубато. Про Первую сонату Рахманинова отдельный разговор. Но, Боже мой, откуда он берёт все эти невероятные оркестровые и вокальные тембры на рояле? Как он умудряется, разворачивая совершенно гигантские кульминации, ни разу нигде не стукнуть, как он держит форму со всей полифонией, подголосками и многопластовостью? Там уже и пиано – не пиано, и форте – не форте, а десятки разнообразных тембров, красок и касаний на каждый оттенок. А эти абсолютно бесконечные мелодии, которые он ведёт на одном дыхании и не отпускает! Это такой Мастер, каких практически больше и нет. А виртуозность… Разговоры о виртуозности – это уже детский сад и давно пройденный этап. Как говорил мой педагог: «Виртуозность, она как чистое нижнее бельё: её необходимо иметь, но незачем выпячивать». Но мы же знаем музыку Прокофьева: где он там нашёл такие невероятные взлёты и растворения, такую лирику и романтику (и всё с безупречным вкусом)?
И ещё, знаете, Володин напрочь лишён какого бы то ни было позёрства и самолюбования. Ни в плане всех обскакать, ни в плане всех перемудрить: он занимается «жречеством» и очень внимательно прислушивается к композитору. И вот это-то и завораживает. Сравнивать пианистов между собой – последнее дело, но всё-таки мне кажется, что Алексей Володин мыслит, скорее, в направлении Соколова и Гилельса. На мой вкус, абсолютно идеальный пианист.
И что самое потрясающее: он находится в постоянном развитии. Приходишь на концерт – ощущение совершенства, откровения и гипноза. Приходишь через полгода – а он умудрился вырасти в ему одному видном направлении. Помните Чайку Джонатана Ливингстона, который сам придумывал себе задачи и сам своими способами достигал творческих целей и парил уже совсем в стратосфере? Вот это оно. А какие руки, какая посадка: всё как должно, всем любуешься. Потрясающе! У меня сегодня такое потрясение и духовное очищение, что никаких слов нет, чтобы это описать. Все слова такие бледные по сравнению с тем невероятным фортепианным действом, которое так быстро закончилось!
***
Alexei Volodin photo: Marco Borggreve
Действительно, искусство Володина находится на том уровне, по отношению к которому все слова меркнут и бледнеют. Единственное, что имело смысл после прослушивания всех его записей, доступных в интернете, это расспросить самого артиста о его отношении к искусству, жизни, профессии и о секретах его мастерства.
Каковы твои дальнейшие планы на эту программу?
Ну, я собираюсь её ещё повозить по разным городам и странам до конца, а может быть, ещё и следующий год захвачу, потому что, выучив такую большую программу, просто грандиозную, с ней жалко расстаться быстро, поэтому хочется её поиграть в как можно большем количестве городов.
И где?
Ещё будут концерты в Стамбуле, в Вене, в Лондоне, в других городах Англии… Я не помню, там расписание смотреть нужно. В Японии, в Австралии и так далее, много где…
В Австралии? А что, там кто-то разбирается в классической музыке?
Я думаю, что люди везде более или менее в равной степени разбираются в классической музыке. Когда мы говорим о таких очагах мировой цивилизации, допустим, как Берлин, или Париж, или Москва и так далее, если взять какую-то среднестатистическую аудиторию в концертном зале (это тысячи, условно говоря, людей, которые пришли на концерт), то я не думаю, что среди них найдётся б?льшее количество знатоков, нежели в каких-нибудь, допустим, Аделаиде или Мельбурне. Мне кажется, в числе тех людей, которые пришли на концерт, хорошо если будет десяток экспертов, а то и меньше, а другие люди будут простые, самые обычные зрители, которые слушают то, что они привыкли слушать, и то, что они хотят слушать. Мне так кажется.
Скажи, пожалуйста, выбор программы – это твоя репертуарная политика? Или ты реагируешь на чей-то заказ?
В основном всё-таки моя. Но внешним толчком к моему внезапно возникшему желанию может быть и заказ тоже. Например, однажды организаторы одного фестиваля спросили, не мог бы я посвятить концерт Шекспиру и сыграть «Ромео и Джульетту». И я подумал: «Ага! Это то, что я давно уже хотел сыграть, но никогда руки не доходили». А потом я думал, что ещё можно «прицепить» к «Ромео и Джульетте», и решил сделать первое отделение полностью посвящённым Шекспиру. А во втором отделении я сыграл произведение, которое мечтал выучить уже лет пятнадцать, а то и двадцать: Первую сонату Рахманинова. Мне просто показалось, что они вместе будут хорошо слушаться, и решил, что свои мечты иногда надо воплощать в жизнь, а то жизнь пройдёт. Так и образовалась программа, условно говоря.
А иногда может быть совершенно по-другому. Например, я просто могу сесть и подумать: «А почему бы мне не сыграть целый концерт из произведений Шопена или целый вечер бетховенских сонат?» А в следующий раз – по-другому. Тут совершенно по-разному, больше на интуитивном каком-то начале.
И сколько у тебя получается одновременно программ при такой системе?
Я стараюсь, чтобы было не более двух, иначе всё-таки очень трудно.
А из прошлых сезонов ты повторяешь удачные программы? Ты же не бросаешь каждый год? Я просто пока не понимаю, как у тебя это происходит.
Я пытаюсь играть каждый сезон. Просто есть места, куда меня приглашают ежегодно. Например, в Москве я играю каждый год сольный концерт, в Питере, в Лондоне, в Париже, в таких городах. В других городах я тоже играю регулярно, но не настолько часто. Таким образом, есть города, в которых я не могу повторять программу, то есть если я сыграл её, я не могу играть то же самое в следующем году. Поэтому приходится обязательно в любом случае учить что-то новое и вспоминать хорошо забытое старое. (Смеётся.)